Женских слез вынести я не мог. И я отпускал ее.
— Перестань, не плачь, — говорил я ей.
— Ты меня не любишь, — хныкала она, поправляя одежду.
— Люблю! С чего ты взяла, что не люблю?
— Любил бы, не делал бы так.
— Как?
— Сам знаешь, как.
— Лидка, я хочу, чтоб ты стала моей.
Она молчала, всхлипывая.
— Лид, ты еще девочка? — шептал я, сжимая сквозь толстое платье ее грудь.
Она молчала, только немного противилась моим рукам.
— Ну скажи, ты ведь еще ни с кем? — не унимался я.
— Что «ни с кем»? — она явно злилась.
— Ну вот это, — я скользил рукой под ее юбку, гладил ее там.
— «Это» — ни с кем, пусти, отстань, — она пыталась вырваться.
— Лида, стань моей, ты не бойся, я буду осторожен, ведь если мы любим друг друга, то это все равно должно случиться, не мучь меня и себя.
— А я и не мучаюсь.
— Неправда, тебе тоже хочется, ведь ты приходишь ко мне на свидания, неужели тебе не нравится, когда я тебя целую, ласкаю?
Она молчала. Она вообще была неразговорчива.
Руки мои не знали покоя, я гладил ее непрерывно, то там, то тут. Вскоре мне удалось запустить пальцы под резинку ее штанишек, я стал трогать ее там, потом самый смелый из пятерых братцев смог проскользнуть внутрь девичьего тела, совсем чуть-чуть, и это ее, видимо, очень возбудило, она сама двигалась на моем пальчике и сладострастно вздрагивала, а однажды громко застонала.
— Лида, ты тоже хочешь, — шептал я убежденно, — только сказать стесняешься.
— Я не знаю, — сказала она, с трудом переводя дыхание.
— Лида, ты не бойся, больно только первый раз и совсем немного.
— А ты откуда знаешь? — голос ее вдруг стал суровым.
Черт, зачем я это сказал?
— В книжках пишут, Лидочка.
— В каких таких?
— Ну, есть у меня.
— Принеси почитать.
— Завтра же принесу.
Я нес ей Бунина — седьмой том, нес Золя, нес Мопассана.
Следующий этап наступил поразительно быстро. Спасибо классикам.
Недели через две, все так же держа ее между упертыми в стенку руками, я неожиданно для самого себя произнес.
— Лид, приходи ко мне.
— Куда? — озорно улыбнулась она.
— Домой, куда еще.
— Зачем?
— Так, посидим, музыку послушаем, побалуемся.
Я, подлец, последний глагол использовал специально, ежу ведь понятно, что посидим, послушаем — это одно, а побалуемся, это, извините, совсем другое.
Она отвела глаза в сторону, посмотрела в окно. И ответила. Я чуть не упал.
— Назначь время, — сказала она тихо.
— Завтра в девять, — мое сердце едва не выскакивало из груди.
— Хорошо, — ответила она.
Бог мой, я боялся только одного, чтобы был нормальный день, чтоб родители тихо и мирно ушли на работу, «трудовые будни — праздники для нас», глубинный смысл слов этой песни вдруг дошел до меня ярко и доходчиво, пусть они мирно работают, не дай бог, чтоб кому-нибудь из них приспичило вдруг вернуться, и чтоб ей ничего не помешало, чтоб она пришла, чтоб пришла, чтоб пришла…