9
Ночью, когда вымытый, надраенный до блеска, я отстаивался в своем ангаре, сбоку от ворот бесшумно отворилась дверь, к моим ногам протянулась тень от стоявшего на пороге человека, освещенного со спины.
Пошатываясь, человек медленно подошел ко мне, засунув руки в карманы, остановился.
Сквозь мрак ангара я вгляделся в лицо Товарища Капитана, и оно показалось мне незнакомым.
К тому же, обычно подтянутый, Товарищ Капитан был с расстегнутым воротом гимнастерки. Светлые волосы его слиплись на лбу, а глаза смотрели непривычно отчужденно и холодно. В зубах у моего брата была зажата сигарета. Ее огонек то разгорался, то тускнел…
— Ну что, брат Борисыч, — хотелось мне сказать, — как оно, ништяк?
Но говорить я не умел и… включил рацию. Звенящий тенор неожиданно громко запел:
В небесах торжественно и чу-удно.
Спит земля-а в сияньи-и голубом.
Что же мне-е так бо-ольно и так тру-удно?
Жду ль чего-о? Жалею ли о чем?..
Борисыч покачнулся и, сделав «налево-кругом», ссутулившись, пошел из ангара.
Уж не жду-у от жизни ничего-о я,
И не жаль мне прошлого ничу-уть, —
неслось ему вслед.
Я ищу сво-бо-ды и поко-о-оя…
Налетев плечом на дверной косяк, брат Борисыч в виде темного силуэта на секунду выделился на фоне освещенного дверного проема, затем с грохотом захлопнувшаяся дверь пожрала его.
воскликнул, тоскуя, певец в полной тишине.
— забыться и засну-уть!..
Я выключил рацию. В тишине капало из крана умывальника в углу. Злобный малиновый глазок таращился на меня с пола.
Это был непорядок. В ангаре строго-настрого запрещалось курить.
Ступив вперед, я раздавил тлеющий окурок. Потом подался назад, занял свое место, тихонько перевел дыханье…
Борисыча я больше не видел никогда.
10
Две недели подряд, утром, днем и ночью, я покидал свой ангар, занимая позицию у шлагбаума. За рычаги моего управления садился теперь другой человек, которого майор называл Виктором, а заряжающий и радист — Товарищем Лейтенантом.
И наблюдательная вышка, освещаемая солнцем (либо электрическим светом), всегда сверху донизу была усеяна зрителями.
…По утрам белесый туман расстилался над директрисой. За ночь весь бутафорский городок отстраивали заново, и сквозь дымку он представлялся самым настоящим населенным пунктом, где затаился, сжимая в руках вертолеты и противотанковые пушки, Вероятный Противник.
Всякий раз было одно и то же: преодолев пересеченку и прокатив укрепленный пункт Противника на огненной карусели, покрытый с ног до головы грязью и славой, я подкатывал к КП. По аккуратно выкошенному травяному склону от наблюдательной вышки ко мне сползла толпа. Люди поклонялись мне, водили вокруг меня хороводы, с радостными кликами натирались моей священной грязью и с затаенным дыханьем созерцали мой торс, мои бицепсы, мои сверкающие клыки…