— 999-й, 999-й, — понеслось из рации, — вас вызывает капэ!.. Проверка связи!.. Как слышно? Прием…
Слышал я великолепно, но отвечать не мог.
— Капэ, капэ, — отвечал вместо меня майор, прижимая к горлу ремешки ларингофонов. — Я — 999-й! Вас слышу хорошо! Прием…
— Будьте… на связи, — донеслось едва слышно из эфира, и рация принялась шипеть и потрескивать, как горящая паяльная лампа.
…Но вот черно-белый полосатый столб передо мной взбрыкнул и, дрожа концом, поплыл вверх.
— Майор!.. 999-й, — завопили из рации. — Пошел! Пошел!.. По…
— Пошел!!! — заорал, сам не свой, майор.
Борисыч, стиснув зубы, склонился ко мне, и… все жилочки у меня вздрогнули, словно струны гитары, на которые спикировала виртуозная безжалостная рука.
8
Через час все было кончено.
Покрытый блестящей грязью, ошметками глины, свисающими с орудийного ствола, дрожа от возбуждения, я остановился неподалеку от вышки.
Пальцами из тугой перчатки из меня вылезли майор, радист, заряжающий.
Последним выбрался из люка и сполз по мне вниз, вымазав бок в грязи, Борисыч. Нога за ногу отошел в сторону, начал рвать траву.
От вышки к нам уже шествовала многоголовая, многоногая, многорукая толпа (гражданские, военные). Предводительствовал ею высокий красивый маршал с порезанной щекой.
Борисыч продолжал сильно и слепо водить измочаленным пучком травы поперек измазанных грязью загогулин моего личного номера, вытатуированного у меня на плече.
В небе висел, трепеща крыльями, коршун. Вот он кинулся вниз, исчез в бурьяне и через секунду поднялся, держа в когтях кого-то коротконогого, лохматого…
Настроение у меня было лучше некуда. Мне хотелось включить рацию (останавливало только то, что мой брат Борисыч, со струйками пота, вымывшими извилистые дорожки на покрытом копотью лице, отчего-то был хмур и, это казалось особенно странным, избегал моего взгляда).
Толпа-сороконожка наконец-то приблизилась к нам. Очкастые кудесники, сменившие белые халаты на строгие пальто, шитые золотом генералы тихо переговаривались между собой, показывая друг другу исписанные блокноты, стуча по циферблатам своих наручных часов, прерывисто вздыхали и, пожимая плечами, искоса бросали на меня взгляды, значения которых я не понимал.
За моей спиной оседала пыль над бутафорским городком, превращенным мной в то, во что мотопила превращает карандаш.
И наконец, подобно этой пыли, напряжение у людей стало развеиваться… Вот маршал отпустил шутку, касавшуюся полных штанов у того, кого он назвал Вероятным Противником. Вот все негромко посмеялись… И не без оживления принялись разбирать на сувениры стреляные пулеметные гильзы, которых было у меня строго по числу пораженных мишеней.