— По лагерям и тюрьмам! — рассмеялся Алексей. — Там хорошим манерам не учат. А иным людям, не сидевшим, Петр Васильевич не доверяет. Я, пожалуй, только исключение.
Сад оказался действительно восхитительным. Мария с удовольствием вдыхала запахи кустов, деревьев, дышала полной грудью. Алексей следовал чуть сзади, внимательно поглядывая по сторонам.
— Три дня не была на воздухе, — сказала она. — Тоска была!..
— Думаю, многие женщины согласились бы оказаться на твоем месте и так «потосковать».
— А, чушь!.. Думаешь, мне можно позавидовать?
— А разве нет? Конечно, можно.
— Чем же моя жизнь хороша, по-твоему?
— Ну хотя бы тем, что ты не знаешь ни в чем нужды. Как другие…
— Да я живу растительной жизнью!.. Счет дням потеряла. Каждый следующий день ничем не отличается от предыдущего. Даже если Петр ведет меня в ресторан, там я так плотно окружена со всех сторон охраной, что словно и не выходила никуда из дома. Скука смертная! Только книги спасают. Хоть бы действительно похитили меня, что ли! Все веселее.
— Роди ребенка. Тогда скучать не придется.
— Ага. Безотцовщину.
— Почему?!
— Я ж не жена Астахову. Он слишком ценит свой статус вора в законе, а им жениться не положено. Если, скажем, Петра убьют — а это вполне возможный вариант, — я моментально окажусь на улице. У меня ведь нет ничего своего. Даже одежда моя, даже белье куплены Астаховым. Вот так.
— Неужели он не может открыть тебе счет в забугорном банке? Или жадничает?
— Просто боится, что тогда я сбегу от него.
— Разве ты его не любишь?
— Как тебе сказать… Я благодарна ему за многое. Он купил меня в детском доме и тем самым спас…
— Как это «купил»?!
— Купил и купил. Не удочерял, не оформлял опекунство. Просто купил. За деньги. Мне тогда только пятнадцать стукнуло…
— А от чего спас?
— От панели. С моей внешностью мне из детского дома дорожка прямая была — на панель. Не захотела бы сама, заставили бы…
— Кто? Воспитатели?
— При чем тут воспитатели? Есть и помимо них добрые люди. Бывшие выпускники, например, из которых чуть не треть — уголовники. Все наши старшеклассницы, кто посимпатичнее, работали шлюхами. Воспитатели ничего не могли поделать. Такая вот демократия…
Мария не лгала. Ей и другим девчонкам-детдомовкам лет с двенадцати-тринадцати приходилось отбиваться от грубых приставаний мальчишек. Обычно, если приставания заходили слишком далеко, жертва начинала голосить и ее подруги всей толпой бросались на выручку. Одержав очередную победу, девочки искренне, беспечно радовались.
Но Маша, самая умная и дальновидная из них, понимала: эти победы — до поры до времени, пока девицы не вошли в возраст. Она замечала, как старшеклассницы сами, по доброй воле сбегали вечерами из жилого корпуса. А возвращались лишь под утро. Они покупали наряды, косметику нетрудно было догадаться, на какие деньги.