Доктор Стюарт не стал называть диагноз, и взгляд, который он бросил на мистера Пенфолда, был сочувственным. Да и как могло быть иначе: перед ним стоял человек со слезами на глазах и кровью на губе, кровью, имевшей вкус презираемой им жизни.
— Именно после его первой попытки покончить с собой, — резюмировал доктор Стюарт смягчившимся голосом, — родственники жены Пенфолда отправили его в Степни-Лэтч, и с тех пор он остается здесь.
— Да, — вновь заговорил Пенфолд, хмуро глядя на своего тюремщика, — здесь я останусь на долгие годы.
— Пенфолд, — возобновил доктор Стюарт свой отстраненный комментарий, — настолько упорен в своем намерении, что представляет собой серьезную угрозу. В первую очередь для себя самого, но мы не можем исключить вероятности того, что свое презрение к жизни он распространит и на других.
— Выражайтесь яснее, доктор! Кого вы хотите защитить, меня или общество?
— И вас, и общество, — заявил доктор Стюарт.
Пенфолд вновь пришел в ярость.
— Ничто, доктор, ничто в моей прошлой жизни не может навести вас на мысль о том, что, если меня выпустить, я буду представлять угрозу для общества. Ничто, говорю я. Я в жизни и мухи не обидел.[112]
— Я спрашиваю, — парировал доктор Стюарт, — если бы я выпустил вас, не замыслили бы вы немедленно причинить себе вред?
— Причинить себе вред? Нет, доктор, я бы не стал просто вредить себе, я бы ушел из жизни любым доступным способом. Таково мое право.
— Господь подарил вам жизнь, — перебила его Нурске, — и только Бог…
— Бог дает нам, двуногим животным, возможность существовать, и, глядя на многих, одаренных этим благом, создается впечатление, будто Он раздает его с легкостью, а потому, возможно, не слишком сурово отнесется к тому, кто откажется от его дара, если на то есть веская причина.
— Вот вам его резоны, — сказал доктор Стюарт, обращаясь к нам. — Он рассуждает так со времени своего прибытия в Степни-Лэтч, поэтому сами видите: у меня связаны руки.
— Нет, доктор, связаны только мои руки. — Пенфолд развернулся и показал длинные рукава своего одеяния, связанные у него за спиной. — Освободите меня, доктор Стюарт, и я охотно прощу вам этот каламбур. Что же касается вашего упорного желания держать меня в таком положении, то…
— Думаю, — устало сказал доктор Стюарт, — нам нужно продолжить обход. Этот пациент чрезмерно возбужден.
— Возбужден? Возбужден, вы говорите?
Тут я пожалел, что доктор Стюарт не проявил должной деликатности в обращении со своим пациентом, поскольку мистер Пенфолд принялся колотить лбом о прутья решетки, — и здесь мне следует попросить прощения за сравнение, подходящее к этой ситуации не лучше, чем случайный каламбур доктора, — как не слишком искусный пианист пробегает по клавишам, завершая застольную песню. Пенфолд пересчитал лбом прутья решетки по всей ширине, сперва в одну сторону, потом в другую. Звуки, сопровождавшие это, — стук кости о металл — были столь же ужасны, как и зрелище.