— Да нет, не то чтобы люблю, — отвечаю, тщательно подбирая слова. — Просто без них в жизни ни как.
— Ага, — кивает бабуля. — Никак.
Мы таращимся друг на друга с минуту — и ничего не говорим. Бубнит радио — новости, типа правительство признало, что промахнулось по целям в Киото на несколько миль, — соседский пес тявкает, как обычно, но молчание наше так и трещит от электричества.
— Адам, я знаю — ты не такой, как все, — говорит наконец бабуля, и по спине у меня бежит холодок. — Я сразу это увидела, как только ты родился.
— Что ты увидела?..
— Я увидела — и вижу сейчас — красивого мальчика. Они в тебе оба — и папа, и мама. Господи, ты так похож на моего Терри. Иногда, честное слово, так и кажется, будто он рядом… словно ничего и не…
Она умолкает. Глаза у нее поблескивают больше обычного, а веки порозовели.
— А еще, бабуля? — Да, она что-то знает. Коротко вздыхает и глядит мне прямо в глаза, глубоко-глубоко.
— А еще у тебя такая аура — ни у кого таких не видела. Красная с золотом. Честное слово, ты ни на кого не похож. За тобой пойдут на край света. Ты из чего угодно выпутаешься. В тебе столько отваги — она так и лучится. Ты сильный — сильный духом. На что угодно спорю — у тебя предназначение.
Решаю рискнуть. Надо наконец выяснить.
— А число у меня какое?
Она хмурится.
— Сынок, я чисел не вижу. Я не такая, как ты и мама.
Выходит, она все знает.
— Откуда ты про них узнала?
— Твоя мама рассказала. Я уже давным-давно про них знаю, а когда она обнаружила, что у нее будешь ты, то сразу мне позвонила.
Тут я понимаю: придется ей рассказать про первое января — рассказать, что я держал в себе все лето.
— Баб, половина народу в Лондоне погибнет в следующем году. Я не сочиняю. Я видел их числа.
Она кивает:
— Знаю.
— Откуда?!
— Ну, Джем говорила мне про две тысячи двадцать седьмой. Предупреждала.
Хватаюсь за голову. Бабуля все знает! Мама все знала! Меня трясет, но не от страха, а от злости. Совсем обалдели — ничего мне не говорить? Как можно было бросить меня одного?!
— Почему ты мне не сказала? А она?..
Злость во мне так и шипит, так и бурлит в руках и ногах. Пинаю панель на стене под кухонными шкафчиками.
— Перестань!
Мне надо что-то разнести, иначе я сейчас лопну. Пинаю панель еще раз — она со стуком валится на пол.
— Адам! Прекрати!
Бабуля уже на ногах и кидается ко мне. Хватает за запястья. Я пытаюсь вывернуться, но она сильная, гораздо сильнее, чем кажется с виду. Несколько секунд мы боремся. Потом она молниеносно отпускает одну руку и с размаху влепляет мне пощечину.
— Здесь нельзя! — кричит бабуля. — В моем доме — нельзя! Не потерплю!