Прочитываю одну из них.
«Джуниор, 4/09/2026, в школе, насильственная, нож, запах крови, тошнота, 6/12/2026».
Джуниор. За него Адама и арестовали. Адам записал дату его смерти в эту книжку четвертого сентября, за три месяца до того, как Джуниор погиб.
Это настоящая бомба. Я не знаю, убивал его Адам или нет, честно не знаю, но за это его точно посадят.
Переворачиваю страницу — и ахаю, прочитав имя в левой колонке.
«Сара».
Не могу я так. Осталось всего два дня, а я сижу в камере. В глубине души я понимаю — плохо дело, убийство Джуниора железно повесят на меня. Как же иначе? Я записал дату его смерти — в наладонник, в папин комп, в записную книжку. Она там. Я не могу это отрицать — а как убедить хоть кого-нибудь, что, хотя я знал заранее, когда Джуниор умрет, я этого не планировал? Кто мне поверит?
Я знал, что до меня доберутся, но не ожидал, что уже сейчас. Думал, успею побыть с бабулей, с Сарой, найти Мию, увезти их в безопасное место. Такое чувство, будто я их бросил. Оставил одних.
Полицейские говорят, мое дело отправят в суд завтра и скорее всего власти постановят держать меня под арестом до слушания. Сколько придется ждать, один Бог знает.
А еще люди в костюмах тут как тут. Не успели меня замести, как в комнату для допросов явились те двое — жирный и рыжий.
— То, что ты вытворял на Гроувенор-сквер, — говорит Толстобрюх, — не самая умная затея. Видишь, какую панику устроили вы с «друзьями». Мы знаем, кто это — Сара Халлиган, Вэл Доусон, Нельсон Пикар. Мы знаем, где сейчас Сара и твоя бабушка, — в животе у меня холодеет, я начинаю психовать, — а Нельсон? Где он, Адам? Где Нельсон?
Мотаю головой.
— Не знаешь или не хочешь говорить? Ты влип по самые уши. Возможно, мы могли бы… помочь тебе.
Искра надежды. Вдруг это дорожка домой?
— Выпустить меня отсюда?
Теперь он мотает головой:
— Адам, тебя обвиняют в убийстве. Это обвинение не можем снять даже мы. Однако мы могли бы несколько облегчить положение — например, перевести тебя в больницу. Ты слышишь голоса, видишь числа, это у тебя семейное… Мама, то-се… Обеспечим тебе лечение.
Отвожу глаза.
— Скажи нам, где Нельсон, и все.
Блевать тянет от этих их слов, и за Нельсона страшно — во что я его втравил? Гляжу Толстобрюху прямо в глаза.
— Не скажу, — говорю. — Нельсон — настоящий герой. Он стоит десятерых таких, как вы. Он достучался до всех. Расшевелил народ. А вы все знали и ничего не делали. Ничего я не скажу, хоть ногти мне рвите.
Тут он ржет:
— Ну в нашей стране это не принято. — Пауза. — А жаль.
Переглядываются и улыбаются. Шуточки у них, однако. Вот бы стереть с их рож эти улыбочки. Шли бы они отсюда, а?