Так и хочется заорать — эй, козлина, я тут, в твоем кабинете! — но я для разнообразия помалкиваю. Я хочу только одного — уйти отсюда, убраться из этой белой сверкающей дыры.
Малыша и его мамы в приемной больше нет. Вижу их в другом кабинете. Малыш ведет себя тихо, сидит у мамы на коленях и сосет палец. Она обнимает его одной рукой. Наверно, она его все-таки любит. Наверно, все обойдется. Мне вдруг приспичило узнать его число. Хочу понять, выживет этот малыш или нет. Мне это важно. Мы еще не смотрели друг другу в глаза, он глядел только на мои ожоги.
Бабуля тянет меня за руку.
— Идем, Адам, чего ты застрял? Пошли отсюда.
Даю себя увести на Хай-стрит, по которой гуляет ветер и хлещет дождь.
— По крайней мере, это была достойная попытка, — говорит бабуля по дороге к остановке. — Никто не скажет, что мы сидели сложа руки.
— Он решил, у меня шарики за ролики зашли.
— Ты так думаешь? Думаешь, он нас не слушал?
— Не знаю, баб. У него башка другим забита, понимаешь? Вся эта государственная фигня. Сплошные планы и системы.
— В планах ничего плохого нет, правда?
Похоже, я ее не убедил.
— Бабуля…
— А?
— Что будет, если ответственный по чрезвычайным ситуациям возьмет и погибнет вместе со всеми?
Тут бабуля останавливается, поворачивается и смотрит на меня.
— А что, так и будет? — Я киваю. — Черт возьми.
— Баб, что делать?
— Не знаю, милый, не знаю.
Вдруг я вижу, какая она старенькая, и думаю: «Тоже мне, собрались мир спасать. Пенсионерка и шестнадцатилетний пацан. Похоже, нам кранты. Всему миру кранты».
— Зато я знаю, что нужно сделать первым делом. Поскорее снять эти придурочные туфли.
Она стряхивает туфли, берет их и несет до ближайшей урны. Выбрасывает их и шагает к остановке. Шлепает в одних колготках прямо по мокрому тротуару.
— Баб, так нельзя…
— Нельзя? Кто сказал?..
Подходим к остановке, как раз когда подъезжает автобус, и только когда мы садимся, я вспоминаю, что вырезки про маму вместе с папкой так и остались лежать у Тейлора на столе.
Мари ничего не говорит. Ни слова. Ей ни к чему — все написано на лице. Сама находит дорогу через кухню к задней двери. Я бегу следом. Она ежится от ветра, прижимает папки к груди.
— Подождите! Подождите, пожалуйста! — кричу я ей вслед. Она останавливается у калитки, и я догоняю ее. В лицо нам хлещет дождь.
— Я чистая, — говорю. — Никогда не принимала наркотики. Ни разу в жизни. Мне это неинтересно. Мальчики — да, но я тут ни при чем. Мне здесь ничто не угрожает. Нам здесь ничто не угрожает.
— Салли, сколько вам лет?
— Девятнадцать.
Конечно, она мне не верит.