Луиза молча смотрела на него.
— Не знаю, что и сказать, — наконец вымолвила она.
— Вам и не надо ничего говорить. Просто я думаю вслух. — Маркс допил кофе и поднялся. — Вы не могли бы попросить у миссис Бредли дневник ее мужа, если мне будет позволено посмотреть его бумаги?
Несколькими минутами спустя Маркс уже сидел в кабинете Бредли. Прежде чем закрыть за собой дверь, Джанет повернулась к нему:
— Это кресло ужасно скрипит, — сказала Она. — Питер все собирался его смазать, но так и не сделал этого.
Маркс понял, что, сказав это, она с болью подумала о том, что теперь он никогда этого уже не сделает. Оставшись один, он тут же сменил кресло на стоявший у окна стул.
Сколько мальчишечьего в нем еще осталось, подумал Маркс о себе, когда взял в руки сначала одну, а потом другую книгу, лежавшие на столе, и, наконец, открыл тетрадь, служившую Бредли дневником. В кабинете ученого ему самому захотелось стать ученым. Большинство записей в дневнике были непонятны, какие-то уравнения и математические формулы. Вопросительные знаки были понятны, а сами вопросы — нет. Он вспомнил, что Стейнберг предложил выкуп за этот дневник. Вскоре с головой ушел в чтение ненаучных заметок Бредли, и тот предстал перед ним как просто человек. Каждая его запись кончалась вопросительным знаком. Маркса позабавили заметки об известном композиторе: «Сегодня вечером открыл еще один источник „Концерта для скрипки“ Бетховена. Он истинный композитор, использовавший что-то свое как источник. Но что подсказало Бетховену эту тему?»
Маркс читал дальше, ища что-то личное, заметки о семье, друзьях, коллегах, но их не было, или встречались лишь шутливые комментарии, например, в трехдневной давности заметках об Афинах. «После сегодняшней сессии Грисенко и я отправились в Плакку на поиски памятника Байрону. Все русские, каких я знал, любят посещать рынки. Я тоже люблю рынок. Мы посидели немного в небольшом парке. Я постарался объяснить Грисенко, кто такой Байрон, английский поэт, сражавшийся за Грецию в войне за независимость. Г. был весьма скептичен до этому поводу. „Англичанин? — повторял он, качая головой. — Я этому не верю“.»
В доме стояла глубокая тишина, когда Маркс закончил читать дневник Бредли. Выйдя из кабинета, он увидел Луизу, заснувшую в кресле. Сброшенные туфли небрежно валялись на ковре. Все куда-то ушли, возможно, в похоронную контору. Нагнувшись, он аккуратно поставил туфли Луизы под стул, открыл дверь и вышел. Дверь автоматически защелкнулась за ним.
В крохотном закутке, который он называл своим кабинетом, Мазер готовился к лекции. В этой общей для всех комнате ему в сущности принадлежал лишь этот стол. Обычно сюда забегали только для того, чтобы избавиться от лишнего хлама, ненужных вещей, которым легкомысленно успели обзавестись за день, от рамки без картины, сильно испачканного галстука, который лень сдать в чистку или не сданной вовремя в библиотеку книги. Мазер уединился здесь сегодня для того, чтобы сделать заметки по викторианскому роману для учителя, согласившегося заменить его на лекции, пока Мазер будет на отпевании Питера Бредли.