— Ты у меня стройна, как восемнадцатилетняя.
Ей не хотелось отвечать, она устала. Желала одного: скорее бы у него все завершилось, да уснуть мертвым сном... Она, искренняя во всем, никогда перед мужем не разыгрывала буйный темперамент и взрывную страсть, наоборот, с каждым годом все больше и больше считала себя холодной, если не фригидной женщиной. И Август старался явно не реагировать на ее холодность, просто, эгоистично, молча, без лишних ласк, изредка, когда этому способствовали биологические дни, выполнял супружеские обязанности...
Утром, по сложившемуся ритуалу, она взяла с собой на работу две бутылки шампанского, килограмм мандаринов и два торта, чем расстроила свою заведующую, у которой день рождения ожидался через две недели и которой было уже негоже приносить одну бутылку вина.
Собрались в третьем часу в ординаторской, заперли двери от чужого глаза.
Заведующая, депутат районного совета, свято блюла все законы, а этот указ о трезвости особенно. Но как не сделать исключение для своих, особенно для отзывчивой и преданной ученицы Олеси. Имениннице преподнесли сорок одну розу и чайный сервиз. Каждый не скупился на похвалы, а медсестра удивила стихом-эпиграммой собственного сочинения. «Всё, миленькие, всё, родимые, разбежалися, пока администрация ничего не заметила», — по-матерински заботливо торопила заведующая отделением. Еще раз все расцеловали счастливую Олесю. За воротами клиники ниточка душевного единства лопнула: одна, спохватившись, побежала к троллейбусной остановке, вторая круто взяла влево, третью ждал на мотоцикле молодой милиционер, четвертая задержалась у обочины в надежде остановить такси. Рассыпались как горох. Осталась Олеся одна, как бабочка на асфальте. Предчувствия, что именно сейчас, через каких-нибудь десять минут она встретит его, Любомира, не было. Профессия наложила свой отпечаток: постоянные контакты с больными, родителями, медсестрами сделали ее, и без того раскованную и общительную, внимательной к слову, к просьбе, отзывчивой, учтивой, однако в выборе друзей и знакомых она была осмотрительна. Может быть, поэтому некоторые сердцееды из клиники не решались заводить с ней нечто большое, нежели знакомство. Сказывалось положительное воспитание в семье, где почитались и ставились в пример добродетель, верность, понимание страданий ближнего. Элементарный стыд перед мужем удерживал ее от примитивного, пошлого флирта. Не завидовала некоторым своим знакомым, которые спокойно, свободно, без зазрения совести изменяли мужьям, годами держали рядом любовников. «Все лучшее позади, все лучшее позади». Ей пошел пятый десяток. Не хотелось верить. Она просто шла по улице с букетом роз, радовалась, что в ней многие нуждаются.