Одета она была вызывающе-броско, любила яркую деталь на шее, на голове. Уставилась своими маленькими, хитрыми, как у гадюки, глазками, прямо ему в переносицу:
— Я знаю. Это начало конца. Ты охладел ко мне. Не звонишь, не ищешь встречи. Не оправдывайся... я знаю. Как ты говорил, что там на кольце Соломона было написано?
— Все проходит.
— Вот именно. Не хочу реанимировать. Оставим все в зените. Жаль, мы не дотянули до пика. Я еще не исчерпала своих возможностей.
— Все еще впереди. Не удалось пока найти шведа?
— В нашу задрипанную республику шведы не ездят. Мои подруги-сику- хи налетали, брали живьем австрияков в Жодино, итальянцев в Гатово. Там кожевенный завод строят. Мелочевка. Шуму много, а привезли всего по сотне долларов, консервированных сосисок, пива, жвачек, одну-две джинсовые юбки. Опуститься до их уровня, значит подписаться под словом «проститутка». Я еще пока держусь, обхожу стороной негров у общежития политехнического. И потом, ехать в Жлобин не с руки. Там меня с детства каждая собака знает. Все, — она закусила свои пухлые губки, — хочу, чтобы ты запомнил меня неповторимой. Сегодня я обниму тебя в последний раз.
Любомир улыбнулся.
— Ах, ты не веришь? Ты думаешь, женщина — примитивное и слабое существо, она не способна ни давать слово, ни держать его?
— Именно так и считаю.
— Я исключение.
Лифт не работал, и они без привычки долго поднимались на одиннадцатый этаж, осторожно, затыкая носы, обходили на темных лестничных площадках кучки человеческого дерьма. Она подала ему ключ, попросила открыть квартиру, так напоминавшую ему прокуренный, грязный старый вагон пригородного поезда.
— Тебе неприятно? И я мечтаю о сексе под пальмами на берегу лагуны Тихого океана, но увы... за сто пятьдесят рублей не могу позволить себе купить даже импортное бельишко: лифчик паутинкой и трусики ажурные. Я тебя раздену сама. Это не стандартно. Обычно раздевают баб.
Он покорно следовал ее желаниям, безвольно стоял в ванной, а она, довольная, терла его тело темно-коричневой, колючей, чужой мочалкою.
— Ты не бойся. СПИД через мыло не передается. А полотенце я принесла свое.
Ей нравилось ухаживать за ним, как за ребенком. Любила целовать его маленькие родимые пятна на шее, на мочке уха, на бедре.
— Я несчастлива в отношениях с мужчинами, потому что родилась в год Змеи, осенью, ночью. Давай зажжем свечу и поцелуемся в последний раз...
— Бог даст, свидимся, что уж так хоронить себя.
— Нет. Ты демон. Ты обладаешь, как Гришка Распутин, гипнозом. Не хочу тебя видеть и слышать.
Она впилась в его губы. Наигранно, закатывая глаза, стонала, силясь быть нежною, охала...