Мишка, с которым они вместе учились и вместе же начинали работать на «скорой», был человеком в своем роде уникальным — невероятно охочим до побочных заработков и столь же невероятно ленивым. Учился он на тройки, утверждая, что лучше закончить институт с красным лицом и синим дипломом, чем наоборот.
На «скорой» доктор Замятин проработал всего полгода.
Обычно для того чтобы получить от пациента «личную денежную субсидию», врачу или фельдшеру, а то и обоим вместе, надо постараться. Укол сделать, капельницу поставить, кардиограмму снять, в «хорошую» больницу отвезти. Короче говоря — каким-то образом угодить.
Доктор Замятин не любил себя утруждать. И фельдшеров, с которыми вместе работал, тоже ничем не утруждал, за что те его очень любили. Они даже писали за него карты вызова, потому что Замятин и это ленился делить.
Деньги с больных он вымогал своим, особым образом. Выбирал жертву подоверчивее и помнительнее (интуиция у него была потрясающая), разумеется — с повышенной температурой, бегло ее осматривал и заявлял:
— Похоже, что у вас лихорадка Папатачи! Крайне заразная болезнь!
Или — цуцугамуши. А то и вообще — пятнистая лихорадка Скалистых гор. Главное, чтобы название было неведомым, потому что неизвестное пугает сильнее.
«Заразные больные» и их родственники цепенели от ужаса.
— Я должен вас немедленно госпитализировать в инфекционный стационар! — продолжал Замятин. — Собирайтесь, да поскорее, а я пока запишу всех контактных…
— А в больницу надолго? — этот вопрос обычно задается сразу.
— Карантин — сорок дней! — привычно хмурился Замятин.
Сорок дней — цифра пугающая, вызывающая в памяти всякие мрачные ассоциации.
— А может, не надо? — робко интересовались жертвы. — Может, я дома полечусь? А то ведь…
Их можно было понять — кому охота на сорок дней в инфекционную больницу!
Далее следовала короткая, но энергичная речь доктора Замятина, посвященная врачебному долгу, который надлежит исполнять, несмотря ни на что. Даже — несмотря на мизерную зарплату. Догадливые пациенты или их не менее догадливые родственники лезли в кошельки и откупались от сорокадневного карантина посильной суммой. Меньше суммы, эквивалентной сотне долларов, обычно не давали. Нередко давали и больше, причем никогда не жаловались. Когда выздоравливали, должно быть, радовались втихую, про себя, что строгий доктор ошибся и не пришлось им зря отбывать сорокадневный карантин.
Фельдшерам, разумеется, тоже перепадало от Замятина — за создание нужного фона на вызове и молчание. Фельдшеры радовались, но язык за зубами не держали, позволяя себе в курилке восхищаться необычайными замятинскими талантами. А все, о чем треплются в курилке, быстро доходит до начальственных ушей. Поначалу заведующий подстанцией отнесся к информации с недоверием, приняв ее за байку, но звонок на один из вызовов расставил все по своим местам. Заведующий вызвал доктора Замятина к себе. Мишка вел себя нагло, вину отрицал полностью и даже нахамил начальству. На следующее дежурство он уже не вышел.