Ушел я, как говорится, громко хлопнув дверью. Ну вообще-то не особо громко… А так, умеренно. Все же, как-никак, в гостях. Скандалить не стоит, а то еще чего доброго выпрут. А вот тонко и элегантно намекнуть, что козлы они все, это да, это вполне даже можно.
Подействовал ли грохот закрывшейся двери на местный актив, не знаю. Зато я совершенно ясно понял, что разбудил небольшого человечка, прикемарившего прямо на полу полутемного холла. Фигурка вздрогнула и резким рывком села. Мятая бейсболка с головы спала, и по плечам рассыпалась копна густых каштановых волос.
— Лиза?! — я рванулся к девушке. — Ты что тут делаешь? Как Павел?
— Все нормально, — спросонья моя подруга терла кулаками глаза. — Он пришел в себя.
— Фух, слава богу! — я схватил девчонку под руки и одним рывком поднял с пола. В еще недавно переломанных ребрах почувствовалась легкая ноющая боль, но она уже совсем не тяготила. — А ты чего тут? К тому же на холодном разлеглась! Простудишься, потом еще и тебя лечить.
— Я тебя ждала, — Лиза виновато улыбнулась. — Ты же сказал, что ненадолго. Поэтому я и решила… Даже вот поесть тебе принесла.
Она указала на стоявшую на полу битую эмалированную миску с какой-то мутной клейкой массой внутри. В ней как свечка в подсвечнике торчала погнутая алюминиевая ложка.
— Овсянка, — догадался я.
— Овсянка, — кивнула моя подруга. — Язвенники поделились. Решили, что чем быстрее ее съедят, тем раньше им что-то другое приготовят.
— Наивные, — я наклонился и поднял с пола миску.
— Холодная уже, — Лиза с сожалением развела руками.
— Солдатам не привыкать, — я выдернул ложку.
— Прямо здесь будешь есть?
— Говорю же, солдатам не привыкать.
С этими словами я быстро стал запихивать в рот ложку за ложкой. Клейкую солоноватую кашу глотал практически не жуя. Цирк-зоопарк, я только сейчас осознал как голоден! Лиза наблюдала за мной с легкой улыбкой.
— Ты прямо как мой папа. Тот тоже все куда-то спешил и ел на ходу.
Это сравнение меня как-то уж больно проняло. Папа… Все верно, я ей как раз в папы и гожусь. И отношение у меня сейчас к этой девчонке по большей части теплое, отцовское. Куда-то запропастилось то чувство зверского голода, которое испытывает самец при виде аппетитной самки. Еще раз прислушавшись к самому себе, я понял что не ошибся. Сейчас мы просто близкие люди, отец и дочь, ну или, в крайнем случае, брат и сестра.
И все же мужское самолюбие, загнанное в дальний глухой угол, пыталось протестовать. Оно нашептывало мне, что была страсть, был трепет, что прошлой ночью в Одинцовском убежище мы неистово желали друг друга.