— Несколько сотен тысяч? — Леди Хартвуд раскрыла рот от изумления. — И как давно ты так разбогател?
— Года три назад.
Признание сына огорошило ее. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, и закрыла, потом снова открыла, но вместо слов у нее вылетали какие-то невнятные звуки. Когда наконец леди Хартвуд пришла в себя, она едва ли не возопила от возмущения:
— У тебя столько денег, и ты даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь своему брату даже тогда, когда он смертельно заболел. Ты не помог: мне оплатить накопившиеся долги. Какой же ты все-таки эгоист!
— Совершенно справедливое замечание, матушка. Я эгоист до мозга костей, как ты только что верно подметила. Я считаю, как бы это ни было для тебя обидным, что я ничего не должен никому из нашей семьи, ни тебе, ни брату. Более того, если бы я не взял на себя его грех, Амелия никогда бы не вышла замуж за Джеймса, и тогда у семьи Хартвудов не было бы лишних пятидесяти тысяч фунтов, которые он промотал бессмысленно и без всякой пользы. Кроме того, ты же сама запретила мне входить в дверь твоего дома. Мне казалось, тебе будет противно пачкать свои аристократические руки грязными деньгами, заработанными мной на торговле. Однако тебе будет все-таки небезынтересно узнать, что те деньги, которые выплачивались тебе последние два-три года как доля вдовы, — это мои деньги. Джеймс промотал почти все из-за своей неуемной страсти залезать в долги и оплачивать их с помощью долговых обязательств. Расплачиваться по его долгам с кредиторами должны были наследники после его смерти.
Эдвард замолк, давая матери возможность уяснить смысл того, что он только что сказал.
— То, что Джеймс сделал или не сделал, быльем поросло. Ты Хартвуд, и это самое главное. Теперь ты должен взять на себя всю ответственность и заботу о благополучии нашей семьи. Ты должен заплатить все долги, которые остались после Джеймса, и как можно быстрее. В противном случае, может быть, через месяц или два, этот дом и все, что нам принадлежит, уйдет к кредиторам.
— Я знаю, — совершенно равнодушным тоном ответил Хартвуд. — Но какой мне смысл оплачивать его долги, если я не собираюсь вступать в права наследования? Именно, это и произойдет, если я поддамся искушению и откланявшись уеду в Лондон до конца двухнедельного срока. Помнишь условия завещания Джеймса? И ради чего мне стараться? Ради того, чтобы расплатиться по его закладным, более того, ради этого еще терпеть твое общество, сносить твои прихоти целых две недели?
Он стоял у изножья кровати матери, но постепенно подходил все ближе к изголовью. Приблизившись, он сказал, не скрывая злорадства: