Торопливо подойдя к креслу, Кристина нежно обняла Элизабет, стараясь не обращать внимания на то, что даже через одежду можно прощупать каждое ребро.
— Будь так добра, подвези меня к окну, Кристина. — Элизабет кивнула на столик, на котором был сервирован чай. — Не волнуйся, пока еще я в состоянии передвигаться сама, просто иногда чувствую себя усталой.
Согласно кивнув, Кристина подкатила кресло с Элизабет к окну и уселась сама.
— Это самое мое любимое место в доме, — сообщила мачеха.
Кристина окинула невидящим взглядом великолепный вид.
— Мое тоже. — Элизабет действительно умирает, подумала она. Сейчас это особенно заметно.
— Тебе вовсе ни к чему притворяться, моя дорогая, — мягко посоветовала ей Элизабет, беря за руку. — Я знаю, что выгляжу полной развалиной.
Глаза Кристины наполнились слезами.
— Мне так жаль… Я должна была быть здесь. Извините… — Где же мое хваленое самообладание, недоумевала она, с трудом сдерживая рвущиеся наружу рыдания. — Я бы приехала, если бы только мне сообщили…
— Говард хотел сообщить тебе. Я знаю, он был против того, чтобы тебя держали в неведении. Если бы не Огастес…
— Говард хотел мне сообщить? Но мне казалось, что он…
— Что, дорогая? — Кристина покачала головой.
— Да нет, ничего, просто нервы.
— Твой отец по своему обыкновению считает, что поступает тебе во благо. Но, по-моему, Говард прав, говоря, что он стремится чересчур опекать тебя.
— Говард действительно так говорит? — Элизабет молча кивнула, не подозревая, сколько поводов для размышления дала сейчас падчерице.
— Налей-ка нам по чашке этого прекрасного чая, который только что принес Бертран, — предложила она. — Он очень рассердится, если мы не выпьем.
— Хотела бы я, чтобы все мужчины были похожи на Бертрана! — воскликнула Кристина, разливая молоко по столу. Если Говард хотел ей сообщить, то почему не признался в этом?
— Это сделало бы жизнь гораздо проще, не так ли? — согласилась Элизабет, очевидно не находя ничего странного в горьком замечании Кристины. — Открытый и прямой. — Мачеха явно предпочитала не замечать ошеломленного вида падчерицы.
— Дай-ка лучше мне, — спокойно сказала она, беря из рук Кристины фарфоровый молочник.
— Извините.
— И он очень сексуален, — продолжила Элизабет с лукавой улыбкой. — Это замечаешь, даже если тебе уже за пятьдесят, — добавила она. — Особенно когда умираешь. Ладно, хватит о грустном. Лучше скажи, что на этот раз наделал Огастес, чтобы так тебя разозлить?
Не готовая к этому осторожному допросу Кристина несколько опешила.
— Он…
Ей никак не удавалось найти подобающую случаю замену фразе: "Он пытался выдать меня замуж за нашего сына". И в этот момент раздался тихий стук в дверь и в комнату вошел Говард.