.
Теперь уже культурная сцена восточного православия была достаточно подготовлена для появления настоящего, «классического» юродивого. Первым таким персонажем стал Симеон Эмесский. Его краткое житие содержится у Евагрия Схоластика[244], а полное было написано в VII в. кипрским епископом Леонтием Неапольским (BHG, 1677)[245]. Как можно заключить из текста жития, Леонтий сам в Эмесе никогда не бывал. Видимо, в рассказе об эмесском периоде жизни Симеона он опирался на какое‑то просторечное житие патеричного типа, составленное в 560—570–е гг.[246] Хотя сам Симеон был сирийцем (и при том, что древнейшая сирийская рукопись двумя веками старше древнейшей греческой), имеющееся сирийское его житие является переводом с греческого[247].
Время жизни Симеона определяется как первая половина VI в. Значит, агиографа отделяет от его героя примерно сто лет (Леонтий умер в середине VII в.), в течение которых, следовательно, и сложился культ юродивого не только в самом Эмесе, но и на далеком от него Кипре. Это — первое чисто «юродское» житие, ставшее образцом для всей «юродской» агиографии[248].
В какой атмосфере вызревало это житие? Было ли византийское общество начала VII в. каким‑то особым образом сосредоточено на проблемах безумия? Скудные свидетельства об этом приходят к нам из весьма экзотических источников. Среди рассказов персидского писателя Фахриддина Али Сафи, собранных в сборнике Lata’if al‑Tawa’if «Латоиф–ут–тавоиф» (написан в 1532— 1533 гг.) есть один, явно восходящий к какому‑то недошедшему греческому прототипу: «Кто‑то из великих ученых Египта рассказывал: Как‑то правитель Египта направил меня посланником к Хиркилу (Ираклию. — С. И.) в Рим величавый. Войдя во дворец, я увидел юродивого, прикованного к ножке трона золотой цепью. Ужимки и повадки его были удивительны. Я заинтересовался им. Когда Хиркил занялся беседой с собравшимися, я высунул язык и подразнил юродивого. Тогда он громко сказал: Вот так дела! Я в цепях, а он на свободе!»[249]. Али Сафи — единственный автор, кто сообщает нам об институте «императорского дурака», да еще прикованного к трону. Нив арабских, ни в каких‑либо других, более ранних источниках не удалось отыскать ничего похожего на этот рассказ — но он, разумеется, не выдуман и самим Али Сафи. «Великий ученый Египта», отправляющийся к императору Ираклию, весьма напоминает Стефана Александрийского, который действительно прибыл в Константинополь в 619—620 гг.[250]
Кроме того, у Бар Эбрея, сирийского христианина XIII в., в «Смешных историях» рассказывается несколько похожих анекдотов, вращающихся вокруг Ираклия и прикованных сумасшедших