– Да иди ты, – отмахнулся я, улыбаясь. – Философ фигов. Вот подожди, когда-нибудь Амур и тебя подстрелит.
– Не-а, – мотнул головой Сергей и, стукнув кулаком в грудь, добавил: – Я днем и ночью в бронежилете, так что не пробьет, если только бронебойными палить не начнет.
– Знаешь, у него и похлеще имеются, – авторитетно и с глубоким вздохом заметил я, прикидывая, какими же стрелами стрелял в меня сей бог любви, коль угораздило влюбиться в драконицу, и по моим скромным прикидкам выходило, что бронебойно-трассирующими.
– Я уж как-нибудь постараюсь увернуться, – рассмеялся Серега, бросая взгляд на часы и с легким вздохом поднимаясь из кресла. – Ладно, Яр, мне пора, служба, знаешь ли.
– Понимаю. – Я поднялся с дивана и прошел за ним в коридор.
– А знаешь, Яр, давай-ка завтра рванем к тебе на дачу, я у начальства отпрошусь, посидим, поболтаем, лет-то уж сколько прошло.
– Можно, – кивнул я, вспоминая, что обещал Батону сводить того на рыбалку, а рядом с моей дачей как раз протекала небольшая речушка, в которой помимо чебаков и пескарей иногда попадались неплохие экземпляры подъязков. – Вот только за пятилетку там, поди, все пришло в страшное запустение… и трава по пояс.
– Ну, об этом не беспокойся, – усмехнулся Сергей, жестом фокусника вытаскивая из кармана связку ключей. – Забыл, как мне одалживал как раз незадолго до своего исчезновения, так что там не так уж все и плохо. Несколько не прибрано – это да, однако я у тебя в этом году даже картошку посадил, как чувствовал, что вернешься. Короче, прямо с утречка и поедем, пока не жарко, так что часиков в восемь жди.
Закрыв за Сергеем дверь, я пару минут стоял столбом, думая о том, как приятно встретить старых друзей, затем перевел взгляд на поцарапанную дверь и, усмехнувшись, позвал кота.
Пока я занимался восстановлением водопроводной системы своей квартиры, Батон был поставлен на покраску кухонного окна, которое совершенно облупилось и выглядело крайне неприглядно. Можно было, конечно, этого и не делать, тем более что специально пришлось бежать в хозмаг за банкой краски и кистью, однако глубокие борозды на дверном косяке сильно будоражили мне душу, взывая к моральному отмщению. Вид кота, открывшего банку масляной краски, его добрые глаза, полезшие из орбит от ее чудного запаха, буквально бальзамом легли на мою нежную, израненную душу. Совесть, правда, там попыталась что-то пискнуть про нежное обоняние кошачьих, но была запинана в дальний угол злобной жаждой праведной мести.
Надо признаться, что через полчаса танцев Батона с кисточкой по подоконнику я несколько сжалился над ним, выделив респиратор, но вид кота с оным предметом на морде, в моей подрезанной майке