С помощью инструментов она в пять минут вытащила гвозди из двух досок и убедилась, что между балкой и настилом пола в самом деле достаточно места, чтобы спрятать там объемистую рукопись Бетховена. Она вытащила партитуру из-под матраса, спрятала под полом, снова прибила доски и, чтобы надежно обозначить место тайника, сделала на одной из досок глубокую метку в форме буквы «В». Направляясь к конюшне, чтобы вернуть на место инструменты, она услышала ржание коня, возвращающегося с арены, на которой липицианы развлекали жителей Вены своими традиционными представлениями.
Воспользовавшись отсутствием дона Леандро и вопреки всем его инструкциям (ветеринар, опасаясь травм и стрессов, запрещал наездникам зря утомлять лошадей), Франсуа Робишон де ла Гериньер оседлал Инситато II, прервав его одиночное содержание во внушительном закрытом манеже, где проводились знаменитые показы липицианов. Это помещение было столь величественно и красиво, что его использовали во время последнего Европейского конгресса для обедов и парадных приемов представителей стран-участниц. Прямоугольный белый зал с балюстрадами вдоль обоих этажей длиной пятьдесят пять и шириной восемнадцать метров вмещал до десяти тысяч зрителей. Днем свет лился в большие окна, числом более двух дюжин, а вечером, чтобы осветить огромное помещение, зажигались сотни и сотни свечей, вставленных в рожки четырех гигантских люстр на потолке высотой семнадцать метров.
Все в Испанской школе верховой езды знали, что открытые для публики тренировки липицианов проводятся утром. Выводить их на арену вечером без разрешения дона Леандро было строжайше запрещено. Поэтому Беатрис, приблизившись к манежу со стороны балюстрады нижнего этажа, крикнула:
— Узнает мой отец, он тебе покажет!
Робишон не сразу увидел Беатрис, ему пришлось несколько секунд вертеться в седле, чтобы определить, где она, потом он приблизился к ней рысью, сияя слащавой улыбкой:
— Беатрис! Ты уже совсем выздоровела? Твой отец сказал мне, что ты хвораешь.
— Тебе надо интересоваться не моей хворью, Франсуа, а здоровьем своего коня. Мой отец…
— Твой отец хорошо разбирается в лошадях, не отрицаю, — довольно жестко перебил ее наездник, — но это я провожу по четыре часа в день на спине у Инситато Второго.
— Я знаю, но…
— Дай мне закончить. На прошлой неделе во время Большой кадрили конь не выполнил в совершенстве движений, которым был обучен. Это выставляет меня в дурном свете.
Большая кадриль, которую исполняли шестнадцать лучших липицианов Школы, была самым знаменитым номером всего показа, прекрасно поставленным «балетом», который кони исполняли в такт игре придворного оркестра.