— А если эту симфонию найдут и окажется, что это…
— Фальшивка?
— Нет, не фальшивка. А просто дерьмо.
— С чего вы это взяли?
— Говорят, Бетховен был глухим. Откуда он мог знать, как звучит его музыка?
— Дело в том, что Бетховен не был глухим от рождения, он оглох, а это не одно и то же. К тому же он оглох не сразу, а постепенно.
— Хорошо, но под конец он стал глухим как пень. Разве нет? Поймите, для простого человека глухой музыкант — это так же смешно, как слепой художник.
— Вам будет еще смешнее, если я скажу, что некоторые специалисты утверждают, что, оглохнув, он стал сочинять еще лучше.
— Вы шутите? Хотите еще хот-дог?
— Спасибо, нет. Скоро я буду на концерте, который связан как раз с этой темой. Уверен, что потом состоится банкет. Поэтому я предпочел бы воздержаться.
— Не понимаю, зачем глухому сочинять музыку. Мало того, мне это кажется безнравственным.
— А если глубокое своеобразие последних работ Бетховена объясняется именно тем, что он не мог слышать? Когда слушаешь музыку других композиторов, эта музыка, пусть на подсознательном уровне, влияет на тебя, определяя твою манеру сочинять. Хотя здесь речь не идет о плагиате. Но если ты не можешь ее слышать, то все идеи неизбежно рождаются в твоей голове, и только в ней.
— Желаю вам удачи. Постарайтесь найти эту симфонию.
К ним направлялась группа школьников, и человек за прилавком, почувствовав, что запахло прибылью, закончил разговор.
Пожав ему руку на прощание, Даниэль освободил место для новых клиентов.
Прежде чем пуститься в путь, он убедился, что приглашение, которое вручил ему Дуран, при нем, и некоторое время его разглядывал. Он вспомнил знаменитые музыкальные скандалы, парижскую премьеру «Весны священной» Стравинского, когда между сторонниками и противниками балета разгорелась рукопашная. Или премьеру «Травиаты» в Венеции: где публика разразилась хохотом, когда дородная, пышущая здоровьем певица запела: «Чахотка убивает меня, пройдет несколько часов, и меня не станет».
То были конкретные произведения. Теперь же баталия могла возникнуть из-за симфонии, которой, скорее всего, и не существовало.
А в это время неподалеку, в роскошном номере гостиницы «Палас», где проживала Софи Лучани, дочь Рональда Томаса, телефон звонил не переставая, однако никто и не думал брать трубку. Наконец дверь ванной распахнулась и появилась привлекательная женщина лет тридцати, с мокрыми волосами, завернутая в большое полотенце с монограммой гостиницы. Она подняла трубку, испачкав ее пеной.
— Да?
— Ты где пропадаешь? — спросила княгиня Бонапарт. — Я уже десять минут тебе названиваю.