— Кто может выложить такую кучу денег за клочок бумаги? Какой-нибудь музей или кто?
— Нет, частный коллекционер, которого к тому же не было в зале. Он торговался по телефону. Такое часто бывает.
— Теперь вы знаете, что делать. Найдите такую партитуру — и дело в шляпе. А когда найдете, не забудьте своего приятеля Антонио. Да, я не представился: Антонио Пеньялвер к вашим услугам.
Даниэль протянул руку, уже перепачканную кетчупом. Жест получился не слишком вежливым, так как чистым оказался один мизинец. К тому же у него во рту осталась половина сосиски.
— Муня жовут… чав-чав…
— Ради бога, ешьте спокойно. Вам только не хватало подавиться.
Но прежде чем Даниэль проглотил образовавшийся у него во рту ком, прошло не меньше минуты. В предвкушении концерта у него разыгрался аппетит.
— Я хотел сказать, меня зовут Даниэль Паниагуа.
Продавец, с головой погрузившийся в финансовые расчеты, казался немного ошалевшим.
— Три миллиона евро! Ничего себе! Я тут же вышвырнул бы на свалку свою тачку, на которой езжу на Серро-де-Гарабитас.
— Но три миллиона заплатили за уже известную партитуру. Теперь представьте себе, что найденная партитура никому не известна. Это то же самое, что обнаружить новую картину Пикассо.
— Я чувствую, что она где-то рядом.
— Представьте себе, например, что найдена последняя симфония Бетховена. Десятая. Написанная рукой Бетховена. Гениальная музыка, которой раньше никто не слышал, потому что она никогда не исполнялась.
— Раз плюнуть. Судя по тому, что вы мне рассказали, она потянет на шесть миллионов евро.
— А может, и на тридцать. Кто знает? Вы не читали недавно в газетах, что за картину Климта заплатили сто тридцать пять миллионов долларов? А Климт, конечно, великий художник, но не Гойя и не Веласкес.
— Я не знаю никакого Климта. Если вы, конечно, не имели в виду Клинта Иствуда.
— Я вот что хочу сказать: Девятая симфония Бетховена считается одним из величайших шедевров, как «Гамлет» Шекспира или «Дон Кихот» Сервантеса. А так как мастерство Бетховена росло от симфонии к симфонии, по музыкальной ценности Десятая могла бы превзойти свою младшую сестру.
— А есть хоть какой-нибудь намек на то, где она может быть? Я это говорю, потому что мой шурин работает таксистом, он отвезет вас куда угодно.
— Никто не знает даже, существует ли она вообще.
Человек за прилавком глубоко задумался. Было заметно, что он чем-то озабочен. Возможно, на языке у него вертелся вопрос, который он не решался задать. То ли потому, что вопрос казался глупым, то ли из опасения обнаружить слишком слабое знакомство с темой.