— Смотри, Агилар. Ты слышишь крики? Выстрелы? Видишь сквозь тюлевые занавески, как один человек пытается задушить другого?
— Нет.
— Нет никаких видимых свидетельств, значит, нет никакого «с поличным». Если мы сейчас туда войдем и окажется, что они мило беседуют в гостиной, нам устроят такую выволочку! Отправляй факс, проси ордер на вход и на обыск, немедленно!
Младший инспектор занялся факсом, но по выражению его лица было очевидно, что по крайней мере один вопрос остался незаданным. Тогда Матеос сам задал ему вопрос:
— Ну что еще?
— Мелочь, шеф. Могу подождать.
— Нет, давай сейчас.
— Хорошо, пожалуйста. Тебе не кажется, что ты сильно рискуешь, говоря о своем дипломе, когда ты еще не закончил обучение?
Какое-то время Матеос пристально смотрел на своего помощника, потом произнес:
— Риск минимальный по сравнению с тем, как рискуешь ты: если скажешь кому хоть слово, я тебя убью.
Тем временем на чердаке судебный врач Фелипе Понтонес начал проявлять явные признаки нетерпения, нервно поигрывая со стопором, высвобождающим зажим, фиксирующий лезвие гильотины.
Даниэль невольно сжался — если бы в этот миг лезвие упало, удар пришелся бы ему по подбородку.
— У нас не так много времени, чемпион.
— Я знаю. Я думаю.
— Молодец, мыслишь в правильном направлении. Если в конце концов ты окажешься не на высоте и нам придется перерезать тебе глотку, не надо так втягивать голову в плечи, понимаешь? Потому что мы убьем тебя вдвоем, как и Томаса. Сусана приведет в действие механизм, а я с другой стороны буду тянуть тебя за волосы, так что удар придется прямо по шее.
— Меньшего я от тебя не ожидал, — ответил Даниэль, не переставая ломать голову над разгадкой нотной записи.
— Томаса мне пришлось держать за уши, у него волосы короче, чем у тебя, и он пытался вытащить голову из этой лунки, la lunette — это ее настоящее название. Вон та штука позади тебя — нет, бесполезно, отсюда ты ее не увидишь — нужна для того, чтобы кровь не забрызгала помощника палача.
— Дай ему подумать, Фелипе, — попросила судья. — Если ты будешь все время болтать и мешать ему думать, мы тут до утра провозимся.
— А что, если он жаждет обогатить свои и без того разносторонние знания? А, Даниэль?
— Концерт, — Даниэль лихорадочно размышлял, пытаясь любой ценой спасти свою жизнь, — написан в тональности ми-бемоль. А это не больше чем частота колебаний, которую тоже можно выразить математически.
— И что это будут за цифры?
— Не знаю. Но музыкальная частота всегда определяется пятью числами: тремя целыми и двумя десятичными дробями.
— Я тебе не верю, — возразил врач. — Ты все это придумал на ходу, чтобы спасти свою шкуру.