Я вернусь на рассвете (Царукаев) - страница 2
Шаухалу стало жалко мать. Хотелось сказать ей что-то хорошее, утешить и хоть на минуту облегчить её страдания.
На глаза матери навернулись слёзы: видно, поняла, о чём думает сын.
Между тем в комнатушке становилось всё светлее, а в окне чётко обозначились оголённые ветви яблони. Доносились голоса немцев.
Значит, начался день. В этот день, как и в любой другой, будут, наверно, огорчения и радости. Правда, теперь радостей ожидать трудно. Сейчас страшное время. Рядом, в селении, — ненавистные враги, фашисты. Они веселы. Им доставляет удовольствие топтать чужую землю, жить в чужих домах, есть чужой хлеб и мучить людей.
Шаухал оделся, взял с печи небольшой пучок соломы, настелил её в арчиты[1]. Носки давно уже порвались. Чтобы не вылезали пальцы, пришлось подвернуть носки под ступню.
Рваная телогрейка, широченные брюки, старая шапка… Надев этот наряд, Шаухал стал выглядеть старше.
— Иди, моё солнце… Только будь осторожен. Обходи стороной солдат, слышишь? — наказывала мать.
Шаухал должен был пробраться к тёте Рацца́, сестре матери. Об этом договорились ещё с вечера.
— Старайся, чтобы тебя никто не заметил…
— Хорошо, мама. Я быстро-быстро сбегаю.
В глазах матери нарастала тревога.
— Скажи тёте, сынок, что мне стало хуже. Пусть как-нибудь постарается и придёт.
Шаухал положил на табуретку возле кровати матери ломоть чурека:
— Поешь, мама… И не беспокойся за меня.
Мать ничего не ответила. Шаухал знал, что этот чурек так и останется нетронутым до его прихода.
«Скорее нужно привести тётю Рацца!» — подумал он.
На мощёной улице селения — суматоха. Улица загромождена чёрными и зелёными машинами. Рыча, проползают танки, оставляя шрамы на и без того разрыхлённой дороге.
До войны на этой улице редко можно было увидеть больше двух автомашин. Улица была тихой…
Около домов толпятся немцы — офицеры в высоких фуражках и солдаты в длинных шинелях. Проходить мимо фашистов опасно.
Шаухал перелез через плетень и пошёл огородами, а потом вдоль берега реки.
Он и до войны ходил этим путём, потому что здесь не было злых собак. Кроме того, это дорога к тёте или на мельницу, куда носили зерно. А теперь зерна-то и нет. Так что, если бы и не сожгли мельницу, мельник всё равно бы слонялся без работы.
По берегу Урсдо́на Шаухал добрался до середины села. Оглянулся. За рекой лентами протянулись окопы. Из них виднелись каски немецких солдат. Пулемёты направлены в сторону леса. Шаухал знает, что там, в лесу, — наши. Уже несколько раз они делали ночные вылазки, нападали на село. Кругом поднималась страшная трескотня. Приходилось с матерью прятаться в подвале. А по утрам немцы с мрачным видом подбирали трупы убитых.