Втроем — Заруднев, Пудвасев и Кирбижеков — выехали верхом со двора. Кирбижеков был могучего сложения парень с маленьким ртом и крошечными глазками. Обоих Николай Ильич оставил за воротами дома, где ночевал Соловьев, и попросил хозяина разбудить гостя.
Ну, чего тебе, Николай, не спится? — обиженно упрекнул Соловьев Заруднева, спускаясь с крыльца. — Ведь договорились в десять. Теперь я буду цельный день зевать.
— Пойди, чего скажу! — ответил Заруднев и отступил на два шага.
Когда же атаман нестойкой походкой спустился с крыльца, Заруднев стремительно взял его «в замок», намереваясь повалить на землю.
— Брось, дьявол, шутковать! — обозлился Соловьев и вдруг по лицу Заруднева понял, что это уже всерьез.
Николай Ильич на мгновение отвлекся. Соловьев воспользовался этим и ударил его коленкой под дых. Заруднев зашелся от удара и произнес: «Давай!» Это был сигнал. Подскочил Пудвасев и помог Соловьева связать. Вместе с Кирбижековым они отнесли атамана в баню, которая находилась тут же во дворе, и положили связанного на широкую лавку.
Ненависть к работоспособным мозгам. Во что она обходится России?
— А как же, Колюня, письмо с этой, как ее, амнистией? — ехидно, заикаясь от волнения, спросил Соловьев. Связали его туго. И говорить ему было тяжело.
— А ты, Иван, хорошего отношения не понимаешь. Я же на службе. Мне велено было тебя доставить, чтобы поступить с тобою по-людски. Но что я тебе обещал — все будет. Я напишу, что сдался ты сам, по доброй воле. А в баню я тебя посадил, потому что ты напоследок перепил и буянил. Или хочешь — напиши все сам. Вчерашним числом. Мол, складываю оружие добровольно. Согласно договоренности. Передаю государству, что у меня подсобралось. Пусть Чихачев и остальные письмо твое подпишут.
Если бы ты в Сарале опять от меня удрал, как уже бывало, я ничем не сумел бы тебе помочь. А так, повторяю, будешь жить. Люди твои останутся живы. Ты скоро выйдешь на волю. И уже никто не помешает тебе заняться хозяйством. Я за этим тоже послежу.
А сейчас полежи. Я пойду соберу остальных. Ты мне все, что нужно, напишешь. Пообедаем перед дорогой и поедем тихонько в Ужур. Если надо будет, я с тобой и в Красноярск поеду, чтобы тебе было спокойнее.
Соловьев от такого простого и ясного разговора немного успокоился и повернулся лицом к стене. В конце концов, это был самый лучший выход из всех возможных. Сам бы он никогда не отважился. Заруднев принял решение за него. Заруднев хороший мужик, искренний. Заруднев и дальше последит, чтобы все получилось по-людски. Колюня не обманет.