Необходимо было разработать какой-то другой план.
После похорон мать Луки, Анжела, время от времени продолжала звонить мне. Она пыталась разговаривать со мной заботливым и ласковым тоном, как будто ей действительно было до меня какое-то дело. Думаю, она поступала так в память о сыне. Мы обе знали, что менее всего ею двигала любовь ко мне.
При жизни Луки мы всегда соблюдали вежливую дистанцию, и на семейных мероприятиях были неизменно взаимно приветливы, а когда Анжела звонила по телефону и я снимала трубку, наши беседы были коротки и традиционно корректны. Она присылала мне поздравительные открытки ко дню рождения, пусть и без подписи «с любовью», а я, в свою очередь, тоже никогда не забывала поздравить ее по случаю именин, хотя нарочно выбирала вычурные, цветистые карточки со стихами, прекрасно зная, что она предпочла бы какую-нибудь неброскую, со вкусом написанную акварель. Это была моя маленькая месть за все те бесчисленные мелкие унижения, которые мне приходилось терпеть от нее в течение многих лет.
Казалось, Лука никогда ничего не замечал, но я-то всегда понимала, насколько лучше она относится к остальным своим невесткам, особенно к Натали. Если я все всегда делала не так, то Натали была непогрешима. С каждым годом она становилась все больше похожей на Анжелу, что сближало этих двух женщин сильнее и сильнее. Кровное родство между ними было очень дальним, но теперь никто бы не усомнился в том, что у них есть общие гены. У них были одинаковые ценности, верования и предрассудки. Им нравилась одна и та же музыка, они не любили одни и те же телевизионные передачи и были единодушны в своем мнении о том, что я не способна произнести что-либо, представляющее хоть какой-то интерес. Разумеется, я прекрасно понимала, чем вызвано такое отношение, но от этого мне было не легче. Не так-то просто долгие годы выносить равнодушие и ледяную вежливость на общесемейных мероприятиях и мириться с вечным статусом паршивой овцы.
В довершение всего, после тех испытаний, через которые пришлось пройти из-за меня этому семейству, я еще и не родила им долгожданных внуков. Бриджет, Натали и жена Карло, Шейла, рожали, как положено, безо всяких трудностей и проблем. Анжела, которая сама была многодетной матерью, считала зачатие чем-то само собой разумеющимся и естественным.
— По-прежнему никаких хороших новостей для нас, Оливия? — спрашивала она всякий раз, когда мы приезжали в гости. Лука утверждал, что таким образом она всего лишь проявляет интерес к нашей с ним жизни. Мне же это казалось проявлением вопиющей бестактности. Я уверена, что отсутствие у нас детей Анжела рассматривала как лишнее подтверждение того, что я недостаточно люблю ее сына. На самом же деле мы с Лукой очень хотели иметь детей и в течение многих лет делали все от нас зависящее. Но существовали определенные физиологические проблемы. Мои физиологические проблемы. Лука хотел рассказать об этом матери, но я считала, что это не ее дело. Ко всем многочисленным унижениям я не собиралась прибавлять еще и то, что моя интимная жизнь и дефекты детородной функции станут предметом обсуждения в ресторане Анжелы. Поэтому я делала вид, что слишком занята для того, чтобы думать о детях, и слишком люблю радости жизни, чтобы добровольно отказываться от них. Анжела презрительно хмыкала, качала головой и рассматривала эту «эгоистичность» как еще один пример, иллюстрирующий мой ужасный характер. Мне было все равно. Ведь в отличие от Анжелы я прекрасно знала, что это неправда.