По непонятной причине от таких добрых слов мне становилось еще хуже.
Через некоторое время, как и следовало ожидать, моя мать получила письмо из школы. Их с мистером Хэнсли просили зайти к директору. К счастью, я была избавлена от необходимости присутствовать при этом разговоре. Я ожидала своей участи в коридоре. Секретарша директора, проявив сострадание, принесла мне стакан воды и предложила подождать в приемной, вместо того чтобы сидеть в общем коридоре, под доской почета, на которой красовались имена самых лучших и успешных выпускниц школы. Написанное золотыми буквами имя Линетт встречалось на этой доске дважды — как старосты школы и как лауреата музыкального конкурса. На стене школы можно было увидеть и мое имя. Только это была стена туалета, а мое имя было написано несмываемым маркером.
Я поблагодарила секретаршу и отказалась, понимая, что в приемной буду чувствовать себя еще хуже, чем в коридоре. Секретарша смотрела на меня с таким сочувствием, что я начала осознавать, насколько плохи мои дела.
Хихикая и перешептываясь, ко мне приближались девочки лет одиннадцати-двенадцати. Глядя на их ободранные коленки, видневшееся из-под темно-синих форменных юбок, я попыталась улыбнуться. Всем своим видом я хотела показать, что меня вызвали к директору, чтобы похвалить, вручить какую-то грамоту или еще что-нибудь подобное.
Наконец меня позвали в кабинет. Он был огромным. Из многостворчатого окна открывался вид на розовую клумбу. Окно было открыто, и я сразу почувствовала запах навоза, которым садовник удобрял цветы. В косых солнечных лучах плясали пылинки.
Мать плакала. Ее веки и ноздри покраснели. Она промокала слезы скомканным платочком. Рядом с каменным лицом сидел мистер Хэнсли. Он выглядел еще гаже, чем обычно. Напротив них, за большим деревянным столом, сидела директор школы. Раньше мне не приходилось видеть ее так близко. Я не относилась к числу учениц, которых вызывают к директору. С одной стороны, я не была отличницей и ни в чем другом тоже не преуспела, с другой — мое поведение было не настолько плохим, чтобы удостоиться выговора из уст директора школы. Она показалась мне очень старой, хотя сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что ей было лет пятьдесят с небольшим. Кожа на ее лице и шее была мягкой и дряблой, но серебристо-седые волосы, уложенные в прическу, выглядели монолитом, из которого не выбивался ни один волосок. Я уже не помню, что именно она говорила, но все сводилось к тому, что меня исключают из школы. Мистер Паркер, судя по всему, был близким другом председателя совета попечителей. Он внес щедрое пожертвование на строительство нового школьного корпуса. Мое неблаговидное поведение стало достоянием общественности, и школа просто обязана должным образом отреагировать. И так далее, и тому подобное. Мать сопела и шмыгала носом. Мистер Хэнсли сидел как чурбан. Директор спросила меня, раскаиваюсь ли я в содеянном. Я кивнула.