С необходимостью этого я столкнулся совсем недавно, переводя стихотворение армянского поэта Геворга Эмина. Стихотворение называется «Жалоба». Первые три строфы подстрочника выглядят так:
Может быть, и не виноваты они, господи,
Эти мои враги не певчие,
Если ты создал меня певчей птицей,
Зачем бросил в стаю воронов.
Если ты создал меня белой птицей, господи,
Что я потерял в этой черной стае, —
Где каждая черная птица клюет меня,
Воспринимая мой белый цвет, как вражеское знамя.
Если уж ты допустил, чтобы клевали меня,
И чтобы я, окровавленный, падал вниз, —
Зачем захотел, чтобы я упал именно сюда —
В клубок змей.
Итак, три первые строфы. Когда я круг мыслей, образов и чувств, содержащихся в этих строчках, пытался уложить построчно же в русское стихотворение, получалась сухомятка. Наиболее верным принципом я считаю другой: воспринять эти строфы в целом и в целом же выразить по-русски. Но получилось, увы, на строфу больше.
О, господи, они не виноваты.
Мои враги. Та разница стара.
Меня ты певчим сотворил когда-то,
Им когти дал и черный цвет пера.
Они не виноваты, но за что же
И мудр и милосерден без границ
Меня, пичугу белую, о, боже,
Ты бросил в стаю черных этих птиц?
Что общего отыщется меж нами?
Какая мысль в виду имелась тут?
Мой белый цвет, как вражеское знамя
Они воспринимают — и клюют.
Я падаю, летят по ветру перья,
Галдеж, не слышно песенки моей.
Пусть так. Но для чего — спрошу теперь я —
Мне падать непременно в гущу змей?
По следующим двум строфам пусть читатели судят о степени точности перевода, а если их эта степень точности не удовлетворит, пусть попробуют перевести сами. Напечатаем подстрочник и перевод в два столбца:
Ведь кому-кому, а тебе хорошо
ведомо, господи,
Что птицы когда-то произошли
от пресмыкающихся,
И каждое пресмыкающееся
с черной завистью
Смотрит на полет птицы.
И как бы ни было оно жалко по
сравнению со мной
Именно тем и сильнее меня,
Что, будучи не в силах парить,
Не имеет и страха падения.
Кому-кому, тебе-то не годится
Не знать простых вещей
наверняка,
Что зависть пресмыкающихся
к птицам
Всегда была остра и велика.
Ползучий гад уж тем меня
сильнее
И тем меня вооруженней он,
Что, радости полета не имея,
Зато и страха сверзнуться
Я считаю, что подобная степень вольности не дает еще основания ставить под стихотворением: «Вольный перевод с армянского, имярек».