Не прокатила. И слава богу, что не прокатила. Ведь без этой боли чем бы жил? Ведь только эта боль не позволяла превратиться в робота. Или в животное.
Илья стоял перед храмом, смотрел на него — и ничего не чувствовал. У него не было с храмом общих рецепторов. Разумеется, он мог бы оценить гармонию храма, его мощь сжатой пружины, но для этого нужно было специально думать, а специально думать Илья не хотел. Вот так бывает: знаешь, что перед тобой человек интересный, необычный, человек, который может приоткрыть тебе дверь в новый для тебя мир, и кто знает, возможно, это изменит твою жизнь; ты это знаешь, и не делаешь ни одного шага навстречу. Может быть, даже постараешься отойти. Ничего таинственного в этом нет. Если ты полон, зачем лить через край? Другой вариант: если ты энергетически пуст, что бы перед тобой ни клали — ты все равно не сможешь это поднять. В обоих случаях работает инстинкт самосохранения. Тебя нет для меня, сказал Илья храму. Ты — всего лишь упаковка того, что я ищу. Поэтому не важничай, не напускай на себя значительности, я все равно этого не замечу.
Строительных бригад было две. Одна — сразу видно — местные мужики, другая — поголовно еврейская; эти лепили к боковой стене храма просторную пристройку. Пока стены пристройки поднялись всего на четыре-пять метров, поэтому было видно, что кирпича не жалели. Очевидно, ориентировались на ширину стен храма. Странно, что обошлись без железобетонных плит; получилось бы и быстрей, и дешевле. Потом — если б уж очень захотелось, например, чтобы новодел не отличался от прежней постройки, можно было бы обложить железобетон кирпичом. Впрочем, тут же сообразил Илья, железобетон — дело временное, а ведь они, небось, уверены, что это место выбрано Богом, и потому строят на века. Навсегда. Кстати, синагога — это еще один дактилоскопический отпечаток Матвея. Все сходится. Любопытно было бы послушать, какими словами он убалтывал Строителя засунуть синагогу под крыло православного храма.
Илья направился к храму; уже у входа понял, что идет один, и обернулся. Искендер стоял все на том же месте. Он даже не заметил, что Ильи рядом нет. Его глаза были странными, остекленевшими: он глядел в себя. Он что-то понял — и был ошеломлен своим открытием. Это хорошо: сейчас любая информация продвигала их к цели. Жаль, времени мало… Но с каких это пор я жалею о времени? Вроде бы прежде это за мной не водилось…
Илья возвратился.
— Что-нибудь случилось?
— Один проект, — сказал Искендер.
— Не понял…
— Один человек проектировал и храм, и этот новый придел. Одна рука. — Глаза Искендера были широко открыты, лицо преобразилось от внутреннего света. — Я еще издали увидал, что храму чего-то недостает. Его целостность была не завершена. Вот такое же чувство я испытал на Нерли, еще студентом, когда глядел из окна автобуса на приближающийся храм Покрова. Он был прекрасен, но это была прекрасность осколка чего-то большего. Осколка, который сохранил гармонию целого… Но там я был готов к такому восприятию — история храма мне была известна. И вдруг — здесь — то же чувство…