Клетки работали.
Гайто оживал.
Элемент за элементом выстраивалась новая сеть материального воплощения. Кружево нейронов становилось плотнее, пока не вытянулось столбом спинного мозга. Щупальцами растянулись двенадцать пар черепных нервов, и волна прошла сквозь все элементы головного мозга.
Гайто считывал информацию.
Адаптировался.
Фильтровал потоки нервных импульсов, пытаясь отловить нужное. Один из потоков вызвал особую тревогу: левая верхняя конечность носителя была повреждена. Начавшееся было восстановление, судя по остаточным следам стимулированное искусственно, затормозилось. Осколки костей плавали в гнойном вареве из лизированных бактерий и клеток.
Воспалительный процесс обеспокоил гайто. В перспективе он мог привести к потере носителя. Однако перепрофилирование иммуноглобулинового синтеза и дополнительная стимуляция деления остеобластов должны были изменить ситуацию.
Гайто был доволен.
И носитель тоже, чему способствовал дофаминовый выброс.
Двухэтажное здание сельского управления издали казалось неповрежденным. Только черные рамы зияли провалами, да сквозь плитку проросли бархатцы и астры. Из хищных венчиков торчали псевдотычинки, поблескивающие медвяными каплями приманки. При появлении Глеба цветы закачались, словно перешептываясь. А стоило наступить на один, и прочие втянулись в подземные норы.
Внутри дома ничем не пахло. Из щелей кондиционера свешивались нити паутины. Одна из дверей была разнесена в щепки, а содержимое коморки вытащено в коридор. Валялись древние гроссбухи, собирая пыль, притаилась в углу чернильница, и желтоватый череп с подоконника пристально следил за Глебом.
- Здорово, Йорик, - поприветствовал Глеб.
Остальные кости лежали в уголке, прикрытые желтоватым тряпьем, словно спрятанные про запас. И шелест крысиных лап, раздраженное шипение лишь заставило ускорить шаг.
Ночевать в поселке было опасно.
Ночевать на болоте было еще опаснее.
И на чашах виртуальных весов лежали две кучи сопоставимого дерьма. Только это обстоятельство странным образом веселило Глеба. Появилось желание пробежаться, заорать и приставить дуло к виску. А что: раз и все, никаких мучений, никаких стремлений, никаких угрызений совести.
И врачиха невинноубиенная сниться перестанет.
Правда, она пока и не начинала. Но Глеб не сомневался: будет. Все они, паскуды, во снах являются, шагают строем, чеканят шаг. И честь отдают, будто он, Глеб, командует мертвяками.