Однажды Ромин ему сказал: "Я отвратительно нетерпелив. А должен жить по закону терпения. В этом беда моего сюжета". То же самое происходит и с ним! Нравится это или не нравится, надо не только быть терпеливее, но и увереннее в себе. Тогда все эти люди поймут, что он имеет свою самоценность, отдельную от покойного друга. Когда-нибудь это произойдет. Кто знает, возможно, еще при жизни. А Ромину пришлось умереть, чтоб наконец пришел его срок.
К ним подсела Милица Антоновна Борх.
— Так радостно видеть вас обоих. Какой вы все-таки молодчина, что привезли с собой Розу Владимировну.
Роза серебряно рассмеялась:
— АИ вытащил сюда чуть не силой. Вполне мог обойтись без меня.
— Как видишь, не мог, — Авенир Ильич включился в игру, которую Роза всегда с удовольствием затевала.
— Светло должно быть у вас на душе, — сказала, вздохнув, Милица Антоновна. — Видеть, что Ромин не позабыт. Эти чтения, убеждена, лишь начало. Тут ваша заслуга.
— Не только моя. Борис Борисович Львин помог.
— Счастье, когда есть такие друзья, — проговорила Милица Антоновна.
В этой похвале прозвучала некая скрытая обида. Авенир Ильич постарался смягчить ее:
— Ромин всегда тепло говорил о вашем муже — я тоже ценил его, хотя и знал недостаточно близко. Вот уж был щедро взыскан природой.
Милица Антоновна кивнула.
— Да, он был человек с обаянием.
Потом заговорила о дочери. Увы, они мешают друг другу. Дочь не похожа ни на отца, ни — смеет она сказать — на мать. Нет, не из тех, кто несет свой крест. Нервна, экзальтированна, подвержена стрессам, непомерные претензии к жизни. В своих неудачах винит весь свет и больше всего Милицу Антоновну. В сущности, надо бы им разъехаться, но это практически невозможно. Ее нельзя оставлять одну. Матери остается терпеть.
Рядом остановился Тобольский. Он скорбно поцеловал запястье Розе Владимировне, потом столь же скорбно раскинул в обе стороны руки, словно готовясь принять распятие.
— С особым чувством рад вас приветствовать, — сказал он, как всегда нараспев, оглаживая виолончельным басом каждое произнесенное слово, — в этот глубоко знаменательный, если хотите, знаковый день. Как грустно, что Константин Сергеевич до этого дня не дожил. Как грустно!
— Если б он дожил до этого дня, то этого дня бы, скорей всего, не было, — хмуро сказал Авенир Ильич.
Тобольский задумался и после паузы произнес:
— Это очень глубокая мысль.
И добавил с просветленной улыбкой:
— Никогда не забуду его отношения. Однажды он меня остерег — ему показалось, что я хожу слишком стремительно и рискую — могу упасть, подвернуть себе ногу. Как меня тронула эта заботливость!