— Ну, теперь об этих сборах забыть надо! — со злобой почти прошипела Анна Иоанновна.
Трубецкой молчал, почтительно ожидая дальнейших распоряжений.
— А их разговоров никто не подслушал?
— Все было исполнено согласно вашему повелению, государыня, — уклончиво ответил Трубецкой.
— И… что же удалось услыхать?
— Не стоит повторять дерзкие речи, ваше величество! Герцог ей потворствовать изволил, из желания не спорить с глупой и гнусной бабой!
— Но…. все-таки потворствовал? А в чем именно выражалось это «потворство»?
— Он не перечил ей в ее пошлых речах, ваше величество.
— А что именно говорила эта глупая и дерзкая шлюха?
Трубецкой замялся. На его, в сущности, барскую натуру одинаково скверно влияли и необходимость повторять императрице все те дерзости, которые сыпались по ее адресу со стороны ее импровизированной соперницы, и тот тривиальный тон, в каком она выражалась по адресу этой соперницы.
— Я нижайше прошу у вашего величества позволения не повторять чужих предерзостных глупостей! — произнес он.
— А я прошу тебя и, если нужно, приказываю повторить мне досконально все то, что тебе известно из разговоров, которые вели между собою герцог Курляндский и эта… мерзкая баба!
Наконец он произнес:
— Эта немка имела дерзость находить, что ваше величество уже изволили пережить тот возраст, когда женщине позволяется думать о любви, и что притязания вашего величества заслуживают полного порицания.
— Мои «притязания»? А какие я заявила притязания? — вся побагровев, воскликнула императрица. — Ну, ну!.. Дальше что она говорила?
— Она просила герцога как можно скорее отправить ее обратно на родину и всячески жаловалась на скуку, которую она испытывает в нашем диком и необразованном отечестве!
— Скажите, образованная какая! Ну, что же ответил герцог на ее эти речи?
Трубецкой опять попробовал обойти этот вопрос молчанием.
— Говори! — уже повелительно крикнула на него государыня.
— Его светлость, по крайней доброте своей, всячески старался успокоить глупую бабу и урезонить ее…
— Чем же это он урезонивал ее? Интересно знать!
— Он говорил ей, что вы, ваше величество, милостиво отпустите ее домой.
— Отпущу!.. Это верно, что отпущу, и скорее, нежели они оба предполагают это! — стискивая зубы, проговорила императрица. — Дальше что?
Трубецкой сделал отчаянный жест.
— Прикажите четвертовать меня, ваше величество, отдайте меня на суд той самой Тайной канцелярии, к которой вы, по несказанной милости своей, изволили меня приставить, но не требуйте от меня более ни одного слова! Я скорее живот свой положу, нежели скажу еще хотя бы одно слово из всего, что было говорено между герцогом Курляндским и Региной Альтан!