Второй Врач: Да, сэр?
Генеральный Секретарь: Позовите доктора Нельсона.
Второй Врач: Доктора Нельсона? Он ушел, сэр. Он сказал, что вы отстранили его от работы с этим больным.
Генеральный Секретарь: Он так сказал? Проклятье! Сделайте что-нибудь: искусственное дыхание, укол! Что вы стоите, разве не видите: человек умирает!
Второй Врач: Я боюсь, что сделать ничего нельзя, сэр. Нужно подождать, пока больной выйдет из этого состояния. Доктор Нельсон поступал именно так.
Генеральный Секретарь: Чертов Нельсон!
Голос Генерального Секретаря в записи больше не встречался, как и голос доктора Нельсона. Джилл догадалась, вспомнив больничные пересуды, что Смит «ушел» в свое привычное оцепенение. Появились новые голоса.
Первый: Можешь говорить в полный голос: он не услышит.
Второй: Убери поднос. Очнется — тогда покормим.
Появился Бен. В руках он держал еще несколько тонких бумажных листков. Не показывая их Джилл, он спросил:
— Проголодалась?
— Ужасно.
— Пойдем застрелим корову.
Они молчали, пока не доехали до Александрии и не пересели в такси с балтиморским номером. Настроив такси на полет в Хэгерстаун, штат Мэриленд, Бен обернулся к Джилл.
— Теперь можно поговорить.
— К чему такая конспирация?
— Прости, золотце. Я не знаю точно, установлены ли в моем доме диктофоны, но могу это с большой степенью вероятности предположить. Если я подслушиваю, то и меня могут подслушивать. Такси, которое я вызвал из отеля, могло быть чистым, а могло иметь уши. Особая служба работает оперативно. В этой машине… — Бен пощупал сиденье. — Не могут же они нашпиговать все машины. В случайном такси ничего не должно быть.
Джилл вздрогнула.
— Думаешь, они… — и не договорила.
— Тут думать нечего. Ты читала мою колонку. Вот уже девять часов, как я ее сдал. Неужели правительство за здорово живешь простит мне такой выпад?
— Ты и раньше выступал против властей…
— Сейчас другое дело. Я обвинил правительство в том, что оно превратило Смита в политического заключенного. Правительство, Джилл, — это живой организм, и, как всякое живое существо, оно руководствуется инстинктом самосохранения, отвечая ударом на удар. В этот раз я нанес очень болезненный удар. Не следовало мне впутывать тебя.
— А я больше не боюсь. С тех пор, как принесла тебе эту штуковину.
Мы связаны. Если меня возьмут в оборот, то и тебе несдобровать.
Джилл замолкла. Ее ни разу серьезно не отшлепали в детстве и, может быть, пару раз отчитали во взрослой жизни, и теперь ей трудно было поверить, что она в опасности. Как медицинской сестре, ей приходилось видеть следы жестокости, но разве что-то подобное может случиться с ней?