— Значит, завтра ты снова в путь? — спросил Запрягаев.
— Да.
— А что с эсерами?
— Воздвиженского без меня не трогай, пусть пофорсит. Пустые вагоны могут стеречь и эсеры…
Впервые за трое суток отдыхали дружинники. Одни отсыпались за бессонные ночи, другие строчили письма своим в Екатеринбург. Был теплый летний вечер. Запрягаев с тремя ребятами мурлыкал сибирскую песенку:
В далеком краю за Байкалом,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
Белозипунников, левый эсер, с рыжеватой бородкой и с нависшими веками, в офицерской фуражке, неведомо где раздобытой, стоит у зеркального стекла вагона и смотрит в далекий лес. В его приземистой фигуре есть что-то похожее на бывшего царя. Вернее, Белозипунников похож на дешевый царский портрет. На нем солдатские обмотки, рваные штаны и башмаки. Но сейчас с платформы видна только верхняя половина его туловища. Офицерская же фуражка, пушистые усы и круглая борода привлекают внимание прохожих.
Мешочники, потерпевшие утром неудачу, в течение всего дня следят за прибывшим поездом.
— Гликося, гликося, Спиридон Вахромеевич, — неуж чаря везут? — с испугом кричит баба с котомкой на спине.
— Чего треплешь? Какой там царь? Шары-то вылупила.
— Да вона. Тамо. Истинный бог — он!
Мешочник, взглянув на Белозипунникова, вздрогнул от неожиданности и сам зашептал бабе:
— И в сам деле он. А ну-ка убирай скорей ноги, старуха.
Через полчаса на станции прошел слух о том, что большевики везут неизвестно куда царя и царскую семью.
Ставни домов закрыты. Калитки замкнуты на крепкие замки. Город крепко спит. Спят караульщики — не слышно их стукалок. Тихо и мертво кругом.
С шумом распахнулись ворота комиссариата. По заснувшей улице защелкали о булыжники мостовой железные подковы. Отряд всадников сломя голову промчался по улице и вмиг оцепил близлежащий квартал.
— Вставай!
— Открывай! — послышались крики всадников и неистовый стук кнутовищами по закрытым дверям и калиткам.
— Спаси, господи! — зашептали за ставнями и зашлепали туфлями.
— Опять облава!
— И все ловят, и все ловят кого-то.
Неодетые, в одном белье, бледные от испуга люди с трудом открывали двери своих душных и тесных домов.
Кавалеристы шумно врывались в квартиры. В затхлых комнатах запахло прелой кожей и лошадиным потом.
— Нет у нас никого. Нету ничего, — жалобно вздыхали хозяева и тащили ключи от сундуков, шкафов и чуланов.
— Кошек!
— Кошек! — кричали кавалеристы обалдевшим и ничего не понимающим хозяевам.
— На кухню!
— На печках! — скомандовал старший, и сам принялся обшаривать крашеные деревянные полати, пугая важных усатых тараканов, в панике падающих на пол.