ту, за которую стал держаться сам Дракон.
Пустая жизнь. Она уходила к самому горизонту. Туда, где садилось усталое за день солнце. Там чернел горизонт, там угасала жизнь, там затихало дыхание. Оттуда брала начало ночь. Это была его половина жизни. Даже больше. Но кто виноват, что памятью в нее он стыдится возвращаться? В этом никто не повинен. Лишь упрекнуть себя… Но и в этом упреке что толку? Жизнь уходит. Но почему же и теперь, состарившийся, Егор не хочет смотреть на закат. Все глядит туда, откуда рождается утро. Ведь это начало. А его он пропустил. Теперь же все перепутал. Может годы виноваты?
Егор вспоминает, как в прошлом году умер старик Ое. В последние месяцы они сдружились. Вместе в тундру уходили по выходным. И как- то разговорились:
— Скоро умру я, Егорка, — сказал старый коряк.
— С чего взял?
— Чую. Солнце греть перестало, меня.
— А ты выпей.
— Не помогает, — сознался Ое.
— Добавь!
— Нет, Егорка. Ноги землю не чувствуют. Ослабли. Язык перестал узнавать оленину. Голова моя плохо соображать стала. Конец приходит мне. Скоро уйду я из Воямполки. Сожгут меня на костре мертвого. Как положено. И пойду я к солнцу.
— Зачем оно тебе?
— По другому жить начну.
— А чем ты в этой жизни недоволен?
— Многим, Егорка! Многим. Обижал я людей. И меня обижали. Мало ел, мало спал, много работал. А зачем? Все зря.
— Не ты один такой!
— Знаю. Но, говорят, солнце очищает людей, и они, будучи мертвыми, живым помогают. Не знаю, правда это или нет, только я, когда умру, пойду на восход. Пусть солнце поможет. Чтоб не так холодно жилось после меня тебе. Я попрошу за тебя.
— Ты не думай про смерть.
Но старик умер. Совсем внезапно. Пошел накормить собак. Дал им нерпичьего жира. А когда возвращался, упал на крыльце лицом вниз.
Егор пришел проводить Ое в последний путь. Старика хоронили по- корякски. В километре от Воямполки наносили люди большую кучу хвороста. Положили на нее старика. И подожгли хворост. Он вспыхни жарко, горячо, языки пламени вскоре добрались и до покойника. Охватили одежду, волосы. И тело Ое стало шевелиться, двигаться. Забыли коряки перерезать жилы у мертвого.
Вот горящая голова старика приподнялась. Рот открылся, словно не успевший вживе проститься с ними, мертвый благословлял их теперь. Рука Ое приподнялась, вытянулась, и Егору показалось, будто на него указывает покойник корякам, силясь что-то сказать мертвыми губами. Но огонь охватил лицо его. И Ое покорно упал в огонь. Так и не сказав ничего людям. Унеся с собою то, что было на сердце.
Егора тошнило. Он ушел от костра раньше других. Волосы его, поднявшиеся дыбом от ужаса, топорщились под шапкой. Старик каждую ночь снился Егору во сне. Горящий, он все время показывал людям на Егора мертвой, почерневшей рукой, как будто упрекал за что.