— Думаешь, его убили? — спросил Пиханда.
Аноста лишь сокрушенно дернул плечом.
— Вот ведь, признали теперь за нами язык, у нас своя республика, но господа такие и этакие остались, — сказал Аноста. — А главное, остались наши собственные паны. С этими-то уж придется воевать по-чешски или по-словацки, а лучше всего — по-русски… Мы обязаны это сделать, чтобы эта война имела хоть какой-то смысл!..
— Какой еще у нее смысл! — вскричал Само Пиханда. — Сколько нам она стоила — и ничего не дала. Одного сына у меня убила, другой скитается где-то в плену, а я отсидел полгода за решеткой… А уж о голоде, горе и нужде, что терпели четыре года, я и не говорю…
— А республика, по-твоему, — ничего? — удивился Аноста.
— Она нам стоила слишком дорого, может, мы бы ее и без войны добыли, да подешевле! Ты же сам сказал, что война за нас всего не решила… Ни священники, ни учителя, ни словацкий капитал, ни мировая война не решили за нас того, что мы сами должны решить. Мед в улей носят пчелы… Мы и есть эти пчелы!
Поезд толкал, дергал, и на соседа Само вдруг напала икота. Он давился, глотал слюну, но ничего не помогало.
— У вас нету кусочка сахару? — спросил он у Само.
— Где мне его взять? — рассмеялся тот.
— Ну хоть глоток уксусу, — еле проговорил парень.
— Вот вам щепоть табаку, — поднес Аноста бедняге. — Пожуйте его и проглотите, глядишь, и поможет!
Парень пожевал табак, с натугой проглотил его, а спустя минуту, признательно поглядев на Аносту, сказал: «Спасибо вам, помогло!»
Вскоре он опять повернулся к обоим и представился:
— Я, с вашего позволения, Петер Вайцик из Ямника, дорожник!
Пиханда и Аноста тоже назвались…
— Я слушал вас, — продолжал дорожник. — Вы правы, в самом деле, хотя у нас и республика, а жить будет не легко. Большие дела нас ждут впереди, это точно! Это как если бы человек бродил до поры до времени по трактирам и гостиницам, неприметно портил там мебель, топтал ковры и вдруг оказался дома, у себя, и все-то теперь он должен ценить, беречь и обустраивать. Это дьявольская ответственность, такая республика!
— А вот какая она будет? — спросил Пиханда.
— Такая, какой мы ее сделаем! — сказал Петер Вайцик. — Вот сейчас-то и пришла пора тревожиться!
— Да ты что! — рассмеялся Аноста. — Чего нам тревожиться! У меня в руках останется все та же лопата, что была до сих пор. Да и у вас у обоих тоже!
— Но мир меняется! — заметил дорожник. — Поглядите, что произошло всего лишь за двадцать лет! Люди, умершие двадцать лет назад, думали, что монархия вечна. И вот через несколько лет такая перемена!..