, — когда мы прибыли на назначенное место. Сильный ветер, дувший в это время, заставил нас искать убежища в небольшой еловой роще. Так как глубокий снег мог мешать противникам, то надобно было очистить место на двадцать шагов»
>{7}.
Извозчиков оставили на дороге, чтобы скрыть происходящее от посторонних глаз. «Несмотря на ясную погоду, дул довольно сильный ветер. Морозу было градусов 15»>{8}.
Пока оба секунданта и Дантес вытаптывали в снегу площадку, «закутанный в медвежью шубу» Пушкин «сел на сугроб и смотрел на роковое приготовление с большим равнодушием»>{9}. «…Пушкин молчал, по-видимому, был столько же покоен, как и во все время пути»>{10}, — вспоминал Данзас.
Около пяти часов вечера все было готово. Стрелялись на расстоянии 10 шагов. Согласно условиям поединка, составленным секундантами, «…противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но не переступая барьера, могли пустить в дело свое оружие»>{11}.
«…Противников поставили, подали им пистолеты, и по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.
Пушкин первый подошел к барьеру и, остановясь, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал: „Кажется, у меня раздроблено бедро“»>{12}, — записал позднее Александр Аммосов рассказ Данзаса.
«Пушкин упал на шинель, служившую барьером, и остался неподвижным, лицом к земле»>{13}, — писал другой секундант, Оливье д’Аршиак.
«Секунданты бросились к нему, и, когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами:
— К барьеру! Я еще в состоянии сделать свой выстрел!»>{14}.
«После слов Пушкина, что он хочет стрелять, г. Геккерен[3] возвратился на свое место, став боком и прикрыв грудь свою правою рукою»>{15}, — поведал П. А. Вяземскому Данзас.
Полулежа, «приподнявшись несколько и опершись на левую руку», долго целясь, Пушкин выстрелил. Дантес упал. Видя своего противника падающим, Пушкин, отбросив в сторону пистолет, крикнул: «Браво!» — и потерял сознание.
«Придя в себя, спросил у д’Аршиака:
— Ну, что? Убил я его?
— Нет, вы его только ранили, — ответил д’Аршиак.
— Странно, — сказал Пушкин, — я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет… Впрочем, все равно. Как только мы поправимся, снова начнем»>{16}, — пересказывал ход дуэли великому князю Михаилу Павловичу П. А. Вяземский.
«…Между тем кровь лила из раны, — писал Жуковский отцу поэта. — Геккерн упал, но его сбила с ног только сильная контузия, пуля пробила мясистые части правой руки, коею он закрыл себе грудь и будучи тем ослаблена, попала в пуговицу, которою панталоны держались на подтяжке против ложки: эта пуговица спасла Геккерна»