А между тем, узнав о случившемся, в дом Пушкина стали съезжаться друзья. Приехали и супруги Вяземские.
П. И. Бартенев писал: «…К раненому Пушкину прежде всех прибыли князь и княгиня Вяземские. <…> Тургенев нашел у него князя Вяземского, Жуковского, доктора Шолыда, а у его жены княгиню Вяземскую и Загряжескую (родную тетку сестер Гончаровых. — Авт.). Пушкин пожелал оставаться только с Данзасом и продиктовал ему свои денежные долги»>{27}.
|
Здесь же были и граф Михаил Юрьевич Виельгорский, и Петр Александрович Плетнев, приехавший в гости к Пушкину (чтобы пригласить друга на свою очередную литературную «среду») в ту самую минуту, когда раненого поэта вносили в дом.
Теперь же, еще не ведающий своей судьбы, Пушкин лежал на диване, который вскоре станет ложем смерти.
В девятом часу вечера приехал Арендт. «Осмотрел рану. Пушкин просил его сказать откровенно, в каком он его находит положении, и прибавил, что какой бы ответ ни был, он его испугать не может…
— Если так, — отвечал ему Арендт, — то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды.
Пушкин благодарил Арендта за откровенность и просил только не говорить жене»>{28}.
Поначалу «…ей сказали, что он ранен в ногу».
Выйдя из кабинета Пушкина, Арендт сказал Константину Данзасу:
— Штука скверная, он умрет.
Каково это было услышать Данзасу, который «…видел в эту ночь (т. е. накануне. — Авт.) во сне, что Пушкин умер, и сам спешил к нему, чтобы узнать, не случилось ли с ним что-нибудь»>{29}.
Тем временем в дом раненого съезжались и другие врачи: Саломон, затем — домашний доктор семейства Пушкиных Иван Тимофеевич Спасский (1795–1861). Последний вспоминал, как Пушкин, несколько часов спустя, щадя Наталью Николаевну, просил его поделикатнее сказать ей правду:
«…Я старался его успокоить. Он сделал рукою отрицательный знак, показывавший, что он ясно понимал опасность своего положения.
— Пожалуйста не давайте больших надежд жене, не скрывайте от нее, в чем дело, она не притворщица; вы ее хорошо знаете; она должна все знать. Впрочем, делайте со мною, что вам угодно, я на все согласен и на все готов.
Врачи, уехав, оставили на мои руки больного. Он исполнял все врачебные предписания. По желанию родных и друзей Пушкина, я сказал ему об исполнении христианского долга. Он тот же час на то согласился.
— За кем прикажете послать? — спросил я.
— Возьмите первого, ближайшего священника, — отвечал Пушкин.
Послали за отцом Петром (Петром Дмитриевичем Песоцким. — Авт.), что в Конюшенной»>{30}.
«Он исполнил долг христианина с таким благоговением и таким глубоким чувством, что даже престарелый духовник его был тронут и на чей-то вопрос по этому поводу отвечал: „Я стар (род. в 1774 г. —