Пока они до умопомрачения спорят, приходится обедать с сухарями. В некоторых семьях и сухарей нет.
Ой, леность ума и медвежья неповоротливость, до чего же вы, окаянные, живучи!
Учителя Пуукконена увезли в больницу. Это было неожиданностью для Сельги. И только сейчас все увидели, что неутомимый и добрый Иван Семенович всю жизнь работал, не думая о себе, до полного износа.
Через неделю я поехал к нему в больницу. Иван Семенович встретил меня словами:
— Прошусь, чтоб выписали.
В глазах учителя блестела смешинка, и они не были такими усталыми, как обычно, и вообще у Ивана Семеновича вид отдохнувшего человека. На стуле горкой лежали книги и раскрытая тетрадь, в которую он заносил план своей очередной беседы с лесорубами и сплавщиками.
— Где у вас эта постыдная бумажка?
Когда за ним приехала «Скорая помощь», тайком от жены он написал на всякий случай записку: в каких организациях взять справки на пенсию для детей.
— Как велели, — сказал я, радуясь, что ему лучше, — передали директору школы.
— Смалодушничал, брат. А мне вдруг полегчало. Видишь, и дышу полной грудью. — Он несколько раз набрал и выдохнул воздух. — И болей нет. Без операции обойдусь. — Но говорить ему тяжело, и лоб у него мокрый. — А жизнь промелькнула. Обидно, брат. Пятьдесят два года. Дети… Младший в школу еще не ходит. И все кажется, будто бы и жил-то на свете всего один день.
Я стал уверять, что он поправится и что вообще он много хорошего сделал для людей…
В самом деле, когда Иван Семенович начинал работать учителем и избачом, в карельских деревнях редко в какой семье могли прочитать полученное письмо, а в некоторых глухих деревушках, где довелось ему организовывать школы, грамотных вообще не было. Он учил детей, их матерей и отцов. Случалось, что за одной партой с внуками сидели их деды и бабушки и выводили крупными буквами: «Мы — не рабы…»
Он попросил меня рассказать, как Москва встречала Гагарина. В те дни я вместе с москвичами был на Красной площади, а после видел и слушал космонавта на пресс-конференциях.
— Новый человек пришел на землю. Пришел… Посмотри, и у нас в Сельге какая молодежь! — И вдруг Иван Семенович почему-то стал хаять себя за то, что всю жизнь был слишком добрым, часто без разбора, добрым и с теми, с кем нельзя было быть добрым. — Я ни с кем никогда не повздорил. Характер вот такой. А это ведь плохо. Выпишут из больницы, исправлюсь, — весело сказал он и тут же опять стал сердиться на себя, как будто это он сам был виноват во всех недостатках, недоделках и упущениях. — Не ведется, как надо, восстановление лесов. Как тут можно быть добреньким и не кричать во всю ивановскую! В подсобном хозяйстве сколько лугов остаются к зиме нескошенными! А отчего это? Леспромхоз смотрит на сельское хозяйство как на обузу, которую ему навязали. И порядка нет.