Так подошел тридцать первый год. Зашумела о колхозах и глухая лесная деревушка, закипела спорами. На одном из бесчисленных собраний бойкий риковский уполномоченный заговорил о кулаках. И уж совсем было уговорил мужиков раскулачить Кокорина, да помешал не кто иной, как Матвей Родионович.
— Ты, парень, не торопись… Какой вам Кокорин кулак? Дурак он, а не кулак — надрывается сам не знает для чего… Андриан чужого труда не эксплуатировал, так? А что детей своих мучил день и ночь, так с кого спросить? Теперь вот с женой двое остались. Отдаст в колхоз лошадь и одну корову — всего и дела!
Уже почти оглохший дед Федос пытался переспросить незнакомое слово, но на него так рявкнули, что старик долго не мог рот закрыть. А взмокший от страха Андриан Кокорин при последних словах Матвея взвился сиплым рыком:
— Ага, Кокорин в колхоз корову, нетель, лошадь с телегой? А Турский пулковник Ядрашка что? Ведро дегтя чужие колеса смазывать?
И тут дед Ядран снова удивил всю деревню. Во-первых, он страшно обиделся, аж побелел, губу прикусил, медленно протянул:
— Ты, Кокорин, язык не распускай, здеся с тобой не в лесу, здеся представитель властей имеется. Я тебе не пулковник и не Ядрашка, у меня имя-отчество не хуже твоего…
Во-вторых, закончив отповедь Кокорину, Родионыч вышел к столу и повернулся лицом на избу. Дрожащими руками достал из-за пазухи нечто, завернутое в тряпицу. Склонив голову, необычно глухо заговорил:
— Я, граждане мужики, этого дня, может, десять годов жду… Мне лошадь и корова без надобности — кишка тонка содержать такую скотину, слабосильный я, израненный. А купить их могу для колхоза хоть теперь… Вот деньги — давно копил.
Положил на стол сверток, постоял в напряженной тишине, помолчал. И снова заговорил:
— Колхоз не коммуна, каждый что заработает, то и получит. Так что и я не лишний буду… С другой стороны, коммуна, оно, конечно…
И, махнув рукой, пошел в свой угол, к жене, безмолвно вытаращившей на него глаза. Все молчали. Потом загудела изба.
— Рази я против? Пиши с семейством!
— Куда люди — туда и мы!
— Была не была! Записывай!
Уполномоченный рика только головой вертел и обрадованно сверкал белозубой улыбкой. Да и мужики, записавшись, протискивались поближе к дверям, покурить, тоже гудели там обрадованно: как-никак дело решено, теперь не надо гадать-раздумывать. Последним записался Андриан Кокорин. Наклонившись над столом, осторожно коснулся, как ядовитой змеи, свертка с деньгами Бередышина, отдернул руку, почувствовав плотную пачку червонцев.
После собрания долго не расходились, умиротворенно беседуя на завалинках дома Бороздиных: