Проглотив твердый комок, старшина сказал:
— Будет взята. Или…
— Исключено! Никаких «или»!
Тряхнув на прощание Маркелова за плечи, Мошканцев притянул его поближе и жестко выдохнул вполголоса:
— Не будешь в девять — пропала рота, понял?
«Весь взвод отдаю, — передразнил лейтенанта Маркелов, подняв солдат по тревоге. — Семнадцать тут да семеро в охранении… Двадцать четыре». Конечно, старшина Маркелов воевал не первый день, но боем руководить не приходилось. И взвод казался ему неправомерно ущемленным. «Хорошо еще запасники присчитались к делу! — вспомнил он и спохватился: — Так и не одел ребят!»
— Ничего, товарищ старшина, — уловив взгляд Маркелова, брошенный на ботинки, сказал Петров хриплым спросонья голосом. — Легче так-то. А в случае чего прочего — валенки ваши уцелеют… — И улыбнулся: ладно, дескать, старшина, мы квиты, три к носу — все пройдет.
Маркелов без звука проглотил эту пилюлю.
Из землянки он вышел последним.
— До броска не греметь, того-этого, поняли? — предупредил он солдат и сердито плюнул, вспомнив ротного: «Навязал словечко!»
Одна-единственная звезда висела над заснеженным лесом. Под утро примораживало — снег под ногой скрипел. У землянки темнел часовой в тулупе. «Двадцать пятый!» — жарко обрадовался Маркелов, и к нему пришло спокойствие, словно этого невыспавшегося и уставшего солдата как раз не хватало для того, чтобы выполнить приказ командира роты. «Двадцать пять — это звучит! Всё не двадцать четыре!»
И пока пробирались утоптанной тропой по лесу к окопам, пока он, Маркелов, проверял боевое охранение, ставил перед ним задачу, и даже когда уже лежал, изготовившись к прыжку, вглядываясь в надоевшие очертания высотки, действительно напоминавшие огромный огурец, брошенный богом или дьяволом перед лесом — все это время зрело в нем предчувствие удачи. Зато когда откуда-то сбоку коротко рявкнул немецкий пулемет, прочистил глотку и принялся лаять захлебисто и зло, Маркелов, с ходу зарываясь в колючий снег, с обжигающей обидой догадался: «Прошляпили точку, растяпы…»
По ним лупили еще два пулемета, расположение которых давно было засечено и которые уже не могли бы особо повредить: до того, как эти пулеметчики всполошились, взвод успел нырнуть за гребень то ли канавы, то ли овражка, сбегающего с высоты в долину реки. Пули рвали воздух, чмокал расплавленный свинец… Но если бы не тот, третий дзот!
Маркелов отгреб снег рукавицей, туго повернул голову: в каких-то полусотне метров прямо в лицо полыхало пламя. «Под носом не заметить фрицев, это надо облениться!» — ругал старшина наблюдателей. Правда, где-то таилась мыслишка, что ведь и сам он оползал тут всю опушку с термосами, но ни единого выстрела не слыхал с той стороны, откуда теперь хлестал свинцовой плетью пулемет.