Она схватила сына в охапку и ну целовать его сияющее лицо, слипшиеся волосики на виске. А потом… Потом упала на свалявшуюся прошлогоднюю траву и забилась в душившем крике: «О-о!..» Считай, всю войну выдержала, всю оккупацию слезинки не уронила, а тут, нате-ка, сдала.
Сенька очень напугался, с плачем задергал ее за плечо: «Мама, ну чего ты? Все обрадовались, а ты!.. Ведь наши победили-то, наши! Теперь, может, и папа найдется…»
Сенька верил, что отец найдется. И младший, Андрюшка, тоже верил. А она, уж куда она ни писала, а все один ответ: пропал без вести. Слово-то какое нехорошее — пропал…
Прасковья, однако, и в этот день пахала до самого вечера. И Сенька ей помогал, и выполнили норму, занаряженную председателем.
Их, пахарей-то, всего трое и осталось на весь колхоз: Матрена Руттоева, старик Ишшоев да вот она, Прасковья. Уже год прошел после освобождения деревни, но с войны еще ни один мужик не вернулся. Председатель Шоттуев — не в счет. Какой из него, однорукого, пахарь?
Весь день было ясно. Да и теперь стволы берез трепетно и розово теплились в лучах вечернего солнца.
Прасковья шла неторопливо и время от времени глядела на проселок под горой, откуда доносились глухой перестук колес да частое и звонкое Сенькино: «Но-о!» По тропе, затейно огибающей всякий куст или камень-валун, хорошо ступается, под ногами упружистая твердь, рядом роща с весенними шумами и расцветами…
Неужто Андрей-то пропал без вестей? И не вернется? А уж она-то как ждала! И — конца войны, и — своего большого Андрея…
А может, он еще и найдется? И будет у нее муж, а у детей — отец?
Она помнит тот страшный день — 22 июня… Прасковья вместе с другими женщинами была на прополке моркови. И вдруг от деревни донесся звон колокола, частый, тревожный. Женщины, обтирая об траву запачканные землей руки, обеспокоенно заговорили:
— Случилось что? А как — пожар?
И когда одна, не выдержав, побежала к деревне, за ней припустили остальные.
А Прасковья почему-то сразу решила — война! Так оно и было. По деревне уже ходили с плачем женщины, а мужчины, неузнаваемо серьезные, даже суровые, собирались у правления.
Прасковья кинулась к своему дому. Около угла, держась за руки, стояли сыновья и растерянно глядели на поднявшуюся на улице суетню.
— Отца не видели?
— На лошади ускакал, — ответил Сенька.
— Ускакал, — повторил за братом Андрюшка. Ему шел четвертый годик.
— Куда?
Сенька махнул рукой в конец деревни.
Прасковья подхватила под руки Андрюшку и забежала в дом. В передней, поставив сына посреди пола, села на лавку и потерянно уставилась на недавно побеленную печь. Подумала: «Зря белила».