— Довольно кричать! Не очень-то я тебя напугалась.
— Меня?
— Да, тебя. Герой — расшумелся на женщину! И никуда я не уйду.
— Ты?.. Да ты кто такая?..
— Кто? Логинова, твоего брата жена! — кричала теперь и она, хоть стояли друг от друга в каких-то двух метрах.
— Ты мне голову не морочь! Убирайся!.. — Он отвел назад руку и пьяно качнулся.
— Попробуй только тронь!
Из-за ее плеча подала голос Нюра:
— Теперь и людей не узнаешь? Ой, срам-то какой, господи!..
— Молчи! — И Федор стал приглядываться к Прасковье. — Ты кто?
— Сказала уж!
— Погоди шуметь-то. Андрея жена, что ли? Паня, значит? — Он растопырил пальцы рук, качнулся вперед, словно хотел подойти к ней. — Неужели Паня? Так чего же ты молчала? Ну, вы и бабы, до чего непонятный народ. Ай!.. — махнул рукой, оглядел себя, покачал головой. — Нюрка, тащи обмундирование. Живо!
Федор сел на лавку и первым делом натянул гимнастерку. Звякнули медали на груди. Затем он стал обуваться. Кое-как наспех намотав на ногу портянку, попытался натянуть сапог, но ничего не получилось. В сердцах выругался.
— Давай помогу, — сжалилась Прасковья и присела перед ним на колено.
— Помоги, невестка, а то меня руки подводят. Надо же, — впервые улыбнулся Федор, — подумать только — Паня, невестка наша! Надо же! — Он повернул голову к жене. — Нюра, самовар! Живо! Знаешь, какой у нас гость?
— Да уж знаю. — Нюра, подхватив самовар, выбежала в переднюю.
— Бойкая у меня жена, а? — похвастал Федор. — Гвардеец!
Прасковья помогла ему обуть и другой сапог.
— Знаю, что хорошая, и кричишь на нее совсем зря.
— Да разве я кричал?
— Уж не я! — строго ответила Прасковья. — Ты и на меня тут напустился, хотел на мелкие куски изрубить.
— Но-но, ты полегче, не было этого!
— Забыл уже?
— Черт!.. — Федор сник, потер виски, лицо и, не глядя на нее, тихо сказал: — Ну и женщина ты! С виду — маленькая, а характером — великанша. С тобой говорить… И как Андрей жил?
— Жил не жаловался.
— Да я ведь ничего. Ты не обижайся. Если что не так — извини, лишнего набрал.
— Ты лучше перед Нюрой извинись.
— Хе!.. — Он помотал головой. — Ну и женщина ты, прямо — гвардеец! Отступаю по всему фронту. Ну чего волком глядишь, сказал ведь?
Федор поднялся и, хромая, вышел в переднюю, где жена уже гремела самоварной трубой.
— Нюра, ты полила бы мне на голову.
Слышно, как они вышли из дома. В передней шумел, разгораясь, огонь в самоварной трубе.
Прасковья опустилась на лавку под лампой, прислонилась к стене и смежила веки.
Вдруг и Андрей такой же? Может, того хуже. А он гордый и, поди знай, что надумать может, чтоб не жалели его, обузой семье не быть. Да разве родной человек может быть обузой? Какой бы он ни был — калеченый или целый, хворый или здоровый, — он всегда нужен родным…