Кое-как устраиваюсь, на всякий случай прихватываю себя ремнем к стволу дерева. Прикидываю, видно ли меня снизу — вроде б не видно. На душе погано, поневоле вспоминается разведчик, умерший именно в такой позиции. Потом память услужливо выдает — как всегда не самое приятное — воспоминание о встрече с ветераном в школе еще. Этот, на наш тогдашний взгляд, старикан был в войну таким же как мы, но правда не в школе сидел, а уже воевал в партизанском отряде. И их отряд попал под карательную операцию. Выражалось это в том, что выжигались все деревни. А попавшееся под горячую руку население либо истреблялось, либо сгонялось в концлагеря. В результате оставались победные реляции исполнителей германскому командованию: '… в ходе антипартизанской акции ликвидировано 3887 партизан, из них 286 — мужчин…' и выжженная земля без населения. Каратели были опытные, толковые и отряд быстро был разгромлен. Приятели ветерана, такие же мальчишки, нашли нестандартный ход — они решили залезть на высокие деревья — де немцы не заметят. Елки в лесу густые — пролопушат фрицы, не увидят. Ветеран же, хоть и был тогда сопливым пацаном, но сделал ставку на родные болота и залез в ледяную топь по ноздри. Чуть не утонул в трясине, чуть не погиб, когда вылезшие на берег каратели прошили из пулеметов заросли камыша и осоки — кепку с головы сорвало и из ватника на плече выравало здоровенный кусок, но уцелел. Со своими дружками больше не встретился, потом попал в армию, закончил войну в Чехии. А когда вернулся домой, узнал, что никто из его приятелей в село не вернулся. Только сильно позже ходившие за грибами в тех местах, где отряд погиб, стали рассказывать, что на деревьях сидят скелеты. И ветеран — ну тогда он не был еще стариком, отправился проверить 'бабьи слухи'. И нашел своих школьных друзей, которые забрались еще тогда на деревья и не учли, что каратели были с натасканными собаками и всех его дружков так и нашли. Собака лаяла, потом пара очередей вдоль ствола и с елки тонкими струйками текла кровь.
Ветеран лазил на те елки, под которыми в хвое валялись россыпью мелкие косточки, башмаки с кусками стоп… И в оскаленных черепах рассказчик с горечью узнавал лица друзей, щербатого Петро, смешливого Мишку, степенного Григория… Остались его други на елках, пристегнутые к стволам поясными ремнями, так и просидели, пока дружок за ними не пришел…
За мной приходить будет некому. Да и без разницы мне, что будет, если я на этом дереве дуба нарежу. Кстати на дубе-то и сижу, ветки у него удобные, горизонтальные такие, удобно на них сижу. Как кот ученый. Идиотское положение. Сказки говорить на манер ученого кота смысла нет — танковые движки ревут. Словно тут десяток моторов прогревают со всей дури балбесы-салобоны. Пока гляжу вниз, отмечаю, что да, идут зомбаки на звук. Подо мной прошла молоденькая стройная мертвая девчонка, с задранным под горло топиком — голая и в грязнючих белых когда-то носочках. Вся в старых кровоподтеках и порезах… Поневоле вспомнил забавы Вивисектора. Еще пару мертвяков засек, тоже туда на шум брели. И вроде бы пальба вдали была. Хотя тут не поручусь, уши у меня опухли, наверное, от такого рева и лязганья.