- Дед, а почему ты жив?
Я ждал обиды, вопроса, матюга… Покопавшись указательным пальцем в бороде, Никифор попросил:
- Налей еще пивка.
Я налил, он выпил. Опять-таки истошно-чужим голосом я рявкнул:
- Дед, почему ты до сих пор жив?
- А хрен его знает, - признался дед.
Он меня не понял, думая, что я интересуюсь его биологическим возрастом. Пришлось спросить циничнее:
- Никифор, почему Висячин с Дериземлей убиты, а ты - нет?
- Хрен его знает, - повторился он.
- Жизнь прожил, о Боге надо думать, а ты?
- Что - я?
- Блевотина ты! - не выдержал майор. - Его друзей травят, как крыс, а он в волосах своих прячется.
- Дайте еще пивка.
Пивка дали. На этот раз сосал он медленно, даже задумчиво, но, поставив банку, шарахнул ладонью по столу, матюгнулся и заявил:
- Все расскажу! Только есть условие.
- Какое? - спросил я.
- Везите сюда Митьку Ольшанина.
Мы с майором секундно переглянулись, потому что в следующую секунду майор выскочил к своей машине и уехал. Дома ли Ольшанин?
У меня на душе делалось все противнее. Нет, не от пива. Что за следователь, который не разбирается в людях? Ольшанин мне понравился. Молодой, в сущности, мальчишка, а самостоятелен и оригинален. Живет один. Работает в лесу, сушит травы. Свободы достоин лишь тот, кто любопытен… А он убийца или соучастник - не зря дед послал за ним…
Майор вернулся минут через двадцать. Ольшанин показался мне бледнее обычного, волосы на голове влажные, бородка какая-то безвольная, бакенбарды прореженные, словно их птицы щипали… Но взгляд серых глаз прям и спокоен.
- Выложу всю подноготную, - сообщил Никифор. - Но дело это уходит в недра.
- В какие недра? - повел я разговор.
- Годов. Сорок второй или сорок третий. Не помню точно.
- Война же была…
- А я про что? Хоть по летам мы не совпадали, но дружбанили крепко: я, Дериземля и Висячин. Ну, а фашист под боком, кутерьма и паника. В красноармейцы мы не успели. А в поселке сладился партизанский отряд - леса густые и протяженные. Заделались мы партизанами. В лес собираемся…
Мы с майором переглянулись, не перепил ли дед пива? Ольшанин, которому вроде бы полагалось бояться, смотрел на нас троих непонимающе: пиво, дед, война… Не вечер ли воспоминаний? Дед к нашим переглядкам был равнодушен:
- В лесу-то харч нужен. А у нас ни сухаря, ни консервы. Смекнули взять с собой коров в живом виде. Ну, и пошли по деревне. Бабы всплакнут, буренку обнимут… А одна, беременная, животину не отдает. Мол, рожу, а чем кормить. Возьми и брякни такой зигзаг: мол, мужики с фронта вернутся, они вам, партизанам луковым, за коров бошки оторвут. Её-то мужик, этой беременной, уже воевал…