И уехал чувак с игры реально верующим христианином. Окрестился потом, ребята говорили.
Такие религиозные откровения на играх чаще всего случаются с ребятами неверующими. Для Бога любой повод хорош, лишь бы уцепить душеньку и потащить ее рыболовным крючочком к свету, к ясному солнышку…
Это Эльвэнильдо теперь так рассуждает, а как он тогда подумал — теперь уж и не вспомнить. Кажется, позавидовал «игровому кайфу». Нечасто случается так классно поиграть.
А вот приятелям своим новым напрасно он про латинский храм проговорился. Теперь начнется…
И точно. Конюх, оскорбленный в лучших чувствах, объявил:
— Латинники нам не указ, а указ нам — царь-батюшка и то, что в Божьих церквах говорится!
После чего встал и удалился. По его спине Эльвэнильдо читал, точно по книге: завтра глупого басурмана не только навоз ожидает, но и какая-нибудь дополнительная трудность. Поручат ему отделять зерна от плевел. Вручную. И лошадям по зернышку скармливать. Ну и пусть.
— Вишь, зерцало добродетели, — добродушно усмехнулся старый слуга. — Господин наш Глебов — он другой. Он, знаешь, к людям сердечный, даже если у кого и есть недостатки… кх-кх… Ну, по слабости что не бывает… И вот праздник у нас был — пригласил скомороха. Пусть бы гости потешились, да и слугам перепало — мы в щелку подсматривали, кто смог, конечно…
— Смешной был? — спросил Эльвэнильдо. Хотя, разумеется, знал — конечно, смешной. Неделька умел народ потешить. Невероятно думать, что этого жизнерадостного человека больше нет на свете.
Харузин был еще маленьким, когда умер великий комик — Луи де Фюнес. Для мальчика это оказалось настоящим потрясением: тот, с кем были связаны только смешные воспоминания, лежит в гробу! Не может такого быть. Просто не может. Как прикажете оплакивать комика? Слезами? Плакать рядом с тем, кто смех превратил в смысл своей жизни?
Вот так же, только еще острее, переживал Сергей смерть Недельки. К тому же, он не видел мертвеца, не укладывал его в могилу, поэтому все чудилось: ушел старый скоморох странствовать по обыкновению и спустя неделю-другую вернется в дом к Флору. И снова будет смеяться и ворчать попеременно, учить уму-разуму молодых и для собственной потехи жонглировать во дворе яблоками и плошками.
— Скоморох отменный, — согласился кравчий. — Хороший. Все хохотали… Даже латинник, хоть он-то через слово понимал — и то хорошо, если через слово.
— Какой латинник?
— А у господина Глебова латинник был в гостях, — охотно рассказал кравчий. — Одет чудно, не по-нашему, морда длинная — лошадь лошадью, а не человек. Все зубы скалил желтые. И пахло от него по-другому. И у пота дух другой, и еще он чем-то мазался… Маслом каким-то или духами… Неприятный запах.