Через пять минут ни один человек в камере не спал. Не было слышно ни стонов, ни вздохов. Люди притихли, будто предчувствуя беду. Несколько человек хотели пробраться ближе к Войтковскому, но он сказал:
Чш! Оставайтесь на месте. Эй, Очкарь, стань у двери, слушай.
Когда Очкарь занял свой пост, Казимир оглядел камеру, встал и шагнул на середину. Тусклый свет закопченного фонаря освещал его громадную фигуру: он казался сейчас каким-то чудовищем. От пола до потолка на стене маячила его тень. Голова со взъерошенными волосами была похожа на грачиное гнездо.
Эй, панове! — глухо проговорил бандит, — Завтра нас всех увозят в лагерь? Кому надо рассказывать, что такое концлагерь? Никому? То добже. Значит, все знают, что там из шкуры человека готовят дамские сумочки и перчатки? Что будем делать, панове? Отдавать свои шкуры на сумки или попробуем бежать? Говорите.
Пан Войтковский сел, приготовившись слушать. Из дальнего темного угла послышался голос:
Откуда пану известно, что нас хотят переводить в лагерь.
Войтковский ответил сразу:
Не твоего ума дело, откуда известно. Завтра увидишь сам.
С полу привстал старик, который отдал медальон. Тихо покашливая, он произнес:
Немецкие лагеря в Польше люди называют лагерями смерти. Панове, умереть, борясь за свою свободу, лучше, чем умереть там. Я старик, мне не убежать. Но я говорю: бежать надо.
Приглушенный гул голосов пополз по камере. Очкарь шикнул:
Чш, Дзюба близко!
Гул стих мгновенно. В наступившей тишине Януш сказал:
От каждых пяти человек надо выбрать одного для совета. И пусть выбранные придут в наш угол. Так, пан Войтковский?
Бандит кивнул головой:
Так, Януш.
Через некоторое время к Янушу и Войтковскому подошли четверо поляков. Войтковский внимательно оглядел каждого из них и проговорил:
Я буду главным у вас, если хотите. Потому что знаю лучше, как надо делать побег. А если вам бандит не подходит, говорите, панове.
Оннизко опустил голову и замолчал. Может быть впервые за всю свою непутевую жизнь бандит Казимир Войтковский подумал с горечью, что вот эти люди, которых ожидает смерть, не такие, как он. Бандит… Раньше это слово не было обидным для Казимира. Его знала вся Варшава, полиция выслеживала его, как зверя, но, когда он попадал к ней е руки, никто не кричал на него, никто ни разу не посмел ударить его: боялись. Бандит… Его, имя было окружено ореолом славы и таинственности. Он не связывался со шпаной, охотящейся за кошельками и чемоданами. Пан Войтковский — это банки, крупные магазины, склады. Тысячи злотых для пана Войтковского — не деньги; он имел десятки тысяч, но часто по неделям сидел босой и голодный. Шпана готова была отдать своему кумиру последнюю рубашку, но бандит не принимал подаяний, хотя сам любил подавать. Он был горд, как король, и слава его была не меньше, чем у короля. Она порой тяготила его, хотя он и не знал почему. Отец Казимира был простым крестьянином, трудолюбивым и почти нищим. Его засекли плетьми за то, что он тайком увез две сосны из леса помещика Облновского: хата валилась, надо было ее подремонтировать. Когда плети свистели в воздухе и со спины отца летели клочки кожи, он не стонал, не молил о пощаде. А вечером, лежа в постели, просил сына: «Отомсти, Казик!» Ночью умер.