Не говори о чести, Ната, — тихо ответил Василий Сергеевич. — Честь — это…
— Довольно! — Наташа оттолкнула стул ногой, быстро оделась и ушла.
Когда за ней захлопнулась дверь, Василий Сергеевич почувствовал, как что-то в нем оборвалось. Он хотел крикнуть, позвать ее, но задохнулся и только скрипнул зубами, как от нестерпимой боли. А через месяц, совсем выздоровев, собрал свои вещи, отдал соседке ключ от квартиры и ушел.
Василий Сергеевич попросил перевод и уехал в другой город. Вначале он часто думал о Наташе, но прошел год, и время стерло и душевную боль, и воспоминания. Да и не было в их совместной жизни с Наташей такого, о чем бы можно было долго помнить. И когда однажды Геннадий написал ему, что она вышла замуж, Насонов не почувствовал ни сердцебиения, ни горечи. Только осталось в нем недоверие, осталась настороженность даже к хорошим девушкам и женщинам…
«Почему же после стольких лет одиночества меня вдруг взволновала эта девушка? — прохаживаясь по кабинету, думал Насонов. — Неужели в душе остались еще угольки, которые могут вспыхнуть? Нет, этого не может быть… Не должно быть…»
6
Этого не должно быть…
Насонов стоял у входа в зал и смотрел на Ольгу. В легком комбинезоне, подпоясанном нешироким ремнем, с голубенькой сеткой на голове, чтобы не падали на глаза волосы, она была сейчас похожа на лыжницу, готовящуюся к прыжку с трамплина. Только вместо лыжных палок в одной руке она держала узкую металлическую лопаточку, а в другой — круглый шар тестообразного гипса. Когда она отходила от карниза, чтобы получше всмотреться в свою работу, высокие стремянки с настланными на них досками покачивались и длинные тени плясали на паркетном полу, усыпанном опилками. В зале стоял полумрак, только одна лампочка освещала часть стены, у которой работала Ольга.
Она не видела Насонова, а он затаив дыхание, старался ничем не выдать своего присутствия.
Насонов часто ловил себя на мысли, что его неудержимо тянет к ней, что ему трудно удержаться от желания увидеть ее белые кудряшки и васильковые глаза, услышать ее голос. Порой Насонову казалось, что он чувствует, как эта девушка незаметно, помимо его воли, входит в его жизнь и заполняет пустоту, которая образовалась много лет назад. Он досадовал на себя за то, что не мог не думать о ней. Тогда он начал обманывать себя. «Это не то, совсем не то, — говорил он себе. — Просто она мне нравится тонкой душой, душой настоящего художника. Не могу же я в свои почти сорок лет полюбить двадцатилетнюю девушку. Глупее этого и придумать нельзя! У меня же снежок в волосах. Да и зачем мне это все после того, что произошло с Наташей…» И тут же он видел мягкий взгляд ее глаз, от которого исходила тепло, и в волнении начинал шагать по комнате.