Сил вновь залез в свое корыто. Не глядя на Айзека, он завел идиотскую беседу о погоде и о пиве. Просто так, для проформы. Айзек же говорил ровно столько, сколько было нужно, чтобы поддержать разговор.
На прилавке стояло несколько грубых фигурок из воды, которая на его глазах медленно стекала в трещины старого дерева. Две фигурки, как заметил Айзек, быстро растворились, утратив форму и превратившись в лужицы. Сил лениво зачерпнул из своей бадьи еще горсть воды и начал ее замешивать. Вода, словно глина, принимала ту форму, которую ей придавал Сил. Внутри нее кружились хлопья грязи и бесцветные пятна лоханной водицы. Сил сплющил лицо фигурки, сделал ей нос, затем вылепил ноги, похожие на сосиски, и поставил маленького гомункула перед Айзеком.
— Ты за этим пришел? — спросил он.
Айзек проглотил остатки пива.
— Твое здоровье, Сил. Спасибо.
Он с крайней осторожностью подул на фигурку, и та упала назад, в подставленные ладони. Вода слегка колебалась, но Айзек чувствовал, что ее поверхностное натяжение не ослабло. Сил с циничной ухмылкой смотрел, как Айзек бросился вон из пивной, чтобы поскорей донести фигурку до лаборатории.
На улице поднялся небольшой ветер. Айзек прикрыл свою добычу и быстро зашагал по короткому переулку, ведущему от пивной «Умирающее дитя» к Плицевой дороге и к его мастерской. Он задом толкнул зеленые двери и, пятясь, вошел в здание. Когда-то много лет назад здесь располагались фабричный цех и склад, и по всей этой огромной, запыленной площади были разбросаны верстаки, полки с бутылями и ретортами; по углам стояли меловые доски.
С двух сторон комнаты послышались приветственные крики. Это были Дэвид Серачин и Лубламай Дэдскэтт — такие же, как и Айзек, ученые-отщепенцы, с которыми он делил арендную плату и помещение. Дэвид и Лубламай занимали первый этаж, разгороженный надвое пустыми сорокафутовыми деревянными шкафами, и каждый заполнил свою половину собственным инструментом. Посредине между частями комнаты из пола торчал отремонтированный водяной насос. Робот, который также принадлежал им обоим, разъезжал по полу, шумно и неэффективно подметая пыль. «Они не выбрасывают это барахло из сентиментальности», — подумал Айзек.
Мастерская Айзека, его кухня и кровать располагались в огромной крытой галерее, которая шла выступом вдоль стены бывшей фабрики на полвысоты от потолка. Шириной она была примерно двадцать футов и опоясывала по кругу все помещение, опираясь на ветхие деревянные стойки, которые каким-то чудом держались с тех пор, как Лубламай их приколотил.