Довольно забавно вспомнить, что в день финала по пути на стадион в джипе, где ехали Артур, Мюррей, Вэл Слоупер и я, Вэл призналась, что ощущает чрезвычайную нервозность. Она спросила меня, как я себя чувствую. Я сказал: «Надеюсь, что остальные ребята будут бежать достаточно быстро, чтобы я мог установить рекорд». Это не было хвастовством. Единственное, почему я сказал так, была уверенность в том, что я заслуживал рекорда. Я уже побил его в своем полуфинале, показав 1.47,2, если не считать того факта, что Джордж отобрал его у меня спустя несколько минут, пробежав на десятую лучше. Поэтому, рассчитывая выиграть финал, я, естественно, рассчитывал и установить новый рекорд. Однако когда на предпоследней прямой я оказался в «коробочке», мысли о рекорде в голову мне уже не приходили.
Мое замешательство постепенно улеглось, и я направился к месту старта, чтобы собрать свою одежду.
На трибунах у ограждения на вираже группа новозеландцев пробивалась к самому рву, чтобы покричать мне. Они проявляли гораздо больше эмоций, чем я. Я прошел перед трибуной и обменялся с ними несколькими фразами. Из того, что говорил, я теперь не могу вспомнить ни единого слова.
Когда я снимал лидьярдовские шиповки, услышал, что церемония награждения победителей состоится после следующего финала. Я еще парил в облаках и не обратил на это известие особого внимания, пока не прозвучал выстрел и я не увидел дюжину бегунов, уходивших со старта в начале предпоследней прямой. И только тогда осознал, что это финал бега на 5000 м, где бежит Мюррей.
Я знал тактический план Мюррея и с восторгом информировал моих соперников по финалу, что за три круга до финиша Мюррей будет иметь разрыв, обеспечивающий победу. Я надеюсь, что эти ребята простили мне мои речи, которые тогда выглядели как бред сумасшедшего.
Но вскоре подошло время, когда Мюррей должен был сделать разрыв, и я подумал: «Ну вот, теперь все кончено».
Но что такое? Мюррей, бегущий впереди, вдруг напрягается, оглядывается назад, и теперь кажется, что немец Ганс Гродоцки выигрывает. Я вскакиваю с земли, Мюррей тяжело бежит мимо меня, и я кричу ему слова ободрения.
Ему осталось бежать последний тяжелый круг.
Я отчаянно желал ему победы, но во время этого последнего круга был убежден, что он ее не добьется. Это оказалось вздором. Мюррей был мастер, я — только подмастерье. Я уже подзадорил его тем, что получил медаль первым. Конечно, он не мог упустить своего.
Во время последних 400 м я напряженно переживал за Мюррея. Возможно, лучше, чем кто-либо другой, я понимал, что он должен был чувствовать, когда силы убывают, а путь впереди невообразимо растягивается.