Я попросила маму позволить мне тоже брать уроки, но она ответила, что для этого у нас нет денег, и я помню, что почувствовала первый укол обиды.
— Это невозможно, Джулия, — сказала тогда мама. — Я знаю, как ты любишь учиться, моя девочка, и, действительно, ты такая умненькая, что мне хотелось бы самой знать латынь, чтобы заниматься с тобой. Но для будущей леди это всего лишь развлечение, а для джентльмена, каким станет Ричард, это необходимость.
— Но он даже не хочет учиться, мама! Все, чего он хочет, это учиться пению… — начала я, но, встретив ее строгий взгляд, замолчала.
— Тем более важно приучать его к занятиям, — сказала она мягко. — А если он станет делать свои домашние задания при тебе, ты сможешь многому научиться таким образом. Но ты не должна заставлять его заниматься с тобой, Джулия. Джон присылает деньги из своего жалованья на образование Ричарда, а не на твое.
Все это я поняла прекрасно и, видимо в качестве компенсации, стала заниматься очень хорошо. Ричард был великодушен и щедро делился со мной своими домашними заданиями. Вернувшись домой и разложив на столе книжки доктора Пирса, он разрешал мне почтительно стоять у его локтя и слушать, как он пытается выучить латинские глаголы и спряжения.
— Что за скука, — бывало, говорил он и подвигал ко мне книги. — Мне нужно это перевести, а я не могу даже отличить головы этого глагола от его хвоста.
Дрожа от волнения, я хватала книжку и, лишь иногда справляясь в словаре, нацарапывала свой перевод.
— Ну-ка, дай мне взглянуть, — произносил Ричард и отбирал у меня свои книги. — Я уже сам все понял.
Он уверенно заканчивал предложение, и мы, сияя, смотрели друг на друга в немом восторге.
Мама радовалась нашему согласию и плодам, которые приносило ее воспитание. Она старалась быть с нами одинаково заботливой, но не могла не давать больше Ричарду, поскольку он в большем нуждался. Ему доставались большие и самые лакомые кусочки за обедом, поскольку он рос быстрее. Ему постоянно требовалась новая одежда, для меня же мама всегда могла перекроить свои платья. Его требовалось учить. Если бы я любила его хоть чуточку меньше, я бы, наверное, завидовала ему. Но этого никогда не случалось. Лишь один раз в жизни я позавидовала тому, что было у него и чего не имела я. Но чего я не могла не хотеть. Это была Шехеразада.
Так звали чудесную кобылку Ричарда, которую давно обещал и наконец купил мой дедушка, лорд Хаверинг, наезжавший едва ли чаще трех-четырех раз в год из Лондона. Это произошло в один из его приездов, когда мне было уже двенадцать, а Ричарду одиннадцать лет. Я впервые услышала об этом событии, сидя летним вечером с мамой в гостиной, лениво разглядывая в окно колышущиеся купы деревьев и поджидая, когда Ричард наконец выучит урок. Страйд вошел в гостиную и протянул маме поднос с письмом. Она неторопливо сломала печать и вдруг опустила письмо непрочитанным.