Цинна совершенно не вмешивался в командование когортой на марше и на стоянках, доверив это центурионам, было ясно, что военное дело совершенно не его стезя. Несколько раз я замечал, как Цинна что-то пишет на восковой табличке, сидя у костра, или что-то читает, развернув папирусный свиток.
Однажды вечером я стоял в дозоре, и рядом со мной остановился Цинна, зябко кутаясь в плащ. Он вышел из шатра, чтобы обойти караулы. Взглянув на темные небеса, где уже гасли последние розовые отблески заката, Цинна вдруг вдохновенно процитировал стих Катулла. Оборвав стих на полуслове, Цинна широко зевнул.
Этот стих был мне хорошо знаком, поэтому я неожиданно для самого себя дочитал это творение Катулла до конца, чем весьма удивил Цинну.
– Как тебя зовут, легионер? – спросил он. И, услышав мой ответ, добавил: – Как сменишься, Авл, зайди ко мне в шатер.
Хотя я сильно устал после дневного марша и долгого стояния в карауле, однако заглянув в шатер к Цинне, я задержался там надолго. Цинна оказался весьма начитанным и остроумным собеседником, он любил стихи Катулла, трагедии Еврипида, сочинения Платона и Эпикура. Его латинская речь сильно отличалась от грубоватой болтовни простых воинов, которые не посещали грамматических школ и не занимались у риторов.
На вид Цинне было чуть больше тридцати лет. Он был строен, но не тщедушен и не слабосилен, как молодые аристократы, коих я имел возможность видеть на римском форуме. Во внешности Цинны было столько благородной красоты, что с него вполне можно было ваять статуи античных богов, таких как Аполлон и Дионис.
Почувствовав во мне родственную душу, Цинна разоткровенничался передо мной. Он признался, что не от хорошей жизни уехал из Рима и вступил в войско Цезаря. Цинна погряз в долгах. Пытаясь вырваться из долговых сетей, он решился на махинации с фальшивыми векселями и подделанными завещаниями. В результате Цинну привлекли к суду, ему грозил такой огромный штраф, что спасением для Цинны стало только бегство к Цезарю в Галлию. Это случилось еще пять лет тому назад.
«И вот я прозябаю в глуши уже достаточно долго, а все мое имущество в Риме продано ростовщиками в счет уплаты моего долга, – невесело подытожил Цинна. – Стоит мне появиться в Риме, меня тут же упекут в долговую тюрьму!»
Мою долгую беседу с Цинной довольно бесцеремонно прервал Тит Пулион. Войдя в шатер, он приказал мне немедленно отправляться спать, да и Цинне попенял на то, что тот портит глаза, допоздна читая писанину безмозглых поэтов.
Провожая меня до палатки, Тит Пулион продолжал ворчать, мол, завтра предстоит битва с галлами, а у таких глупцов, как я и Цинна, на уме пустопорожняя болтовня. «Надо спать и набираться сил, а вы треплетесь, как бабы у колодца!» – выговаривал мне центурион.